В Веймаре проживал тогда некий д-р Генрих Френкель[1], свободомыслящий политик, приверженец Ойгена Рихтера. Я познакомился с ним. Это недолгое знакомство закончилось "недоразумением". Но я с удовольствием вспоминаю о нем. Этот в своем роде чрезвычайно достойный человек обладал энергичной политической волей и полагал, что с помощью добрых намерений и разумных взглядов можно вдохновить людей на прогрессивный путь в общественной жизни. Его жизнь состояла из непрерывной цепи разочарований. Я сожалею о том, что и мне пришлось доставить ему разочарование. В момент нашего знакомства он работал над брошюрой и хотел распространить ее в массы. Он считал своим долгом бороться против начинающегося тогда в Германии объединения крупной промышленности с сельским хозяйством, которое позднее, как он думал, привело бы к губительным последствиям. Брошюра эта называлась "Император, будь суров". Он хотел убедить круги, близкие к императору, что такое объединение вредоносно, однако его попытки оказались совершенно безуспешными. Он видел, что из той партии, к которой он принадлежал и для которой работал, невозможно черпать силы, которые могли бы стать основой для задуманного им дела.
В один прекрасный день его осенила мысль возродить венский "Дойче вохеншрифт", который я недолго редактировал в Вене несколько лет тому назад. С помощью этого журнала он собирался создать политическое течение, которое направило бы тогдашний "либерализм" к более национальной и духовно свободной деятельности. Он полагал, что вместе с ним и я мог бы работать в этом направлении, но это было невозможно. В восстановлении журнала я также отказался принимать участие. Форма, в которой я все это ему сообщил, привела к недоразумениям, разрушившим вскоре нашу дружбу.
Однако из этой дружбы возникло и нечто иное. У этого человека были очень милая жена и свояченица. Он ввел меня в свою семью, которая, в свою очередь, познакомила меня с другой семьей. И здесь произошли события, которые были словно отражением той замечательной взаимосвязи человеческих судеб, с которой я уже однажды встретился в Вене. Там я поддерживал близкие отношения с членами одной семьи, глава которой, все время оставаясь незримым, душевно-духовно стал так близок мне, что после его смерти я говорил о нем в надгробной речи как о самом лучшем друге. Благодаря его семье моей душе предстала истинная духовная сущность этого человека.
В подобные же отношения я вступил с главой семьи, с которой я познакомился благодаря свободомыслящему политику. Глава этой семьи умер незадолго до этого; вдова его была погружена в благочестивые мысли об умершем. Обстоятельства сложились так, что я покинул квартиру, которую занимал в Веймаре, и снял помещение в их доме. Это была библиотека покойного. Обладая многосторонними духовными интересами, он, как и глава той венской семьи, уклонялся от общения с людьми, жил в своем собственном "духовном мире", слывя в обычном мире "чудаком".
Я чувствовал, что как этот человек, так и тот другой, с которыми я не мог встретиться в физической жизни, проходят через мою судьбу как бы "за кулисами бытия". В Вене возникла тогда прекрасная связь между семьей того знакомого "незнакомца" и мной; а в Веймаре между этим "знакомцем", его семьей и мной возникло нечто более значительное.
Свободное копирование
