III. И вот будто я уже один, на каком-то чудом уцелевшем выступе на громадной высоте стены, а друзья мои и эта скотина надзиратель куда-то делись, наверное погибли, обвалясь вниз в этот грохочущий огненный дантов ад, сотворенный орудиями. Мне невероятно страшно, ибо выступ, на котором стою, очень мал, и с него лишь один путь, вниз — либо сознательно прыгать, чтобы там мгновенно разбиться насмерть; или же задохнуться тут в мучениях и тоже падать вниз, уже умирая, или умершим. И тут вспоминаю, что это хоть ужасный, но сон, а во время некоторых снов я, напрягши некую силу воли, могу потерять и ослабить вес, и полететь, или хотя бы безболезненно спланировать вниз. Я делаю это неимовернейшее усилие, наклоняюсь вперёд, падаю в этот бездонный горящий тюремный ад, едко воняющий порохом, и, падая, стараюсь выйти из сказанного смертельного пике, но моя эта сила на сей раз не срабатывает, и я с ужасом осознаю, что это якобы уже не сон, а явь, и сейчас через миг мне смерть; тут раздается ещё один взрыв, страшный, всепоглощающий — и я просыпаюсь с бешено колотящимся сердцем, и очень медленно и трудно прихожу в себя, думая: неужто это всё на самом деле вскоре вернётся? И ещё я думаю: почему в моём привычном, «штатном» тюремном сне, каковые сны необычайно как бы достоверны и повторяются разве что с незначительными вариациями, отличаясь друг от друга лишь в деталях, — почему в нынешний этот сон вмонтировались пушки и страшные взрывы снарядов внутри тюремных камер и коридоров, тоже необычайно достоверные — но откуда? Ведь я не был на фронте, не находился рядом с бьющим орудием и тем более вблизи взрывов, да ещё и внутри помещения; и откуда у меня во сне такие тонкости, коих отродясь не ощущал: толчки горячего воздуха в момент разрывов, и резкий запах пороха, смешанный с запахом штукатурки и гипса, вмиг превращаемого в горячую страшную пыль? Ведь я такого никогда нигде не переживал; впрочем, не переживал я в жизни и ощущения свободного полета, а во сне и до старости свободно летаю. Лишь в редких случаях, как то и должно быть по законам бытия и математическим расчетам, сны как бы сбываются. Так, за три или четыре дня до того, как американцы рванули по атомной бомбе в Хиросиме и Нагасаки, мне привиделся жуткий сон: над некоим городом быстро-быстро вырастает ослепительно-огненный гигантский шар, превращаясь в гигантский гриб на толстой прямой ножке, и голова этого страшного гриба, достигая зенита, начинает облачно и устрашающе клубиться, и услышал невероятные громы. Лишь три десятилетия спустя я увидел по телевизору атомный гриб, в первые его секунды похожий почти как две капли воды на тот мой страшнейший сон; но в предвидение я не верю, ибо это было бы нарушением причинно-следственных связей, что противоестественно; и то было не более чем удивительнейшее случайное совпадение. Как бы то ни было, тайны человечьего мозга ох как нескоро будут ещё разгаданы!