Кто не был в Париже, тому трудно представить себе, до чего здесь развита уличная жизнь. С утра до 11 часов ночи по всем улицам здесь движется толпа народа, а к вечеру все рестораны и кофейни переполнены. Посетителей так много, что они не вмещаются в помещениях, множество их сидят за столиками перед кофейнями на тротуарах, и вся эта масса громко беседует, острит, а не то, так и запевает какую-нибудь модную шансонетку, на которые мода меняется чуть не ежедневно. Если появляется в газетах какое-нибудь сенсационное известие, продавцы газет громко выкрикивают его, и газетчики быстро освобождаются от своей ноши. И несмотря на такую толпу на тротуарах, все же движение свободное, и лишь изредка появляются городовые.
Замечу здесь мимоходом, что в Париже городовые ходят всегда попарно и все достаточно вооружены, но оружие их не выставлено напоказ, а скрыто под накидкой. Они не вмешиваются в толпу, не просят честью расходиться, не тащат кого попало в участок и уж, конечно, не колотят никого по шее, хотя, как французы, охотники подраться. Я однажды только видел на улице пьяного, который не мог идти сам и упал, говоря, что он выпил сегодня много водки, и почти в тот же момент точно с неба свалились городовые, подхватили его и увели куда-то без всякого сопротивления и его самого, и окружавшей его толпы. Сквернословия я не слыхал на улице, не видел и побоища. Даже в такое время, как наша масленица, с четверга, в которой там прекращается всякая торговля в магазинах с полудня и все занятия в присутственных местах, кроме почты и телеграфа; даже, говорю и в такое время, когда все улицы буквально запружены разодетой и замаскированной толпой, все же не видно никакого безобразия на улице и толпа сама себя дисциплинирует. Парижане не могут должно выносить великий пост, и потому у них кроме веселья на масленицу (сareme), существует еще полупост (demi-сareme) - это праздник по преимуществу прачек и белошвеек, которые весь год откладывают копейки от своего скудного заработка, чтобы вволю повеселиться в эти дни. При мне этот полупост праздновали довольно весело, но m-m Latelize, моя учительница, говорила, что раньше это бывало веселее. Если это не весело, так что же еще надо? По середине улицы ехали громадные дроги, на которых стоял пароход, а на нем всевозможные флаги и знамена, под которыми толпа молодых женщин и девушек пела и плясала. Все они были костюмированы, в масках, а вокруг дрог, забегая на встречу друг другу, бегали два козла, белый и черный, а при встрече старались забодать друг друга. Говорили, будто бы эти козлы изображали собой что-то из современной политической жизни, и все хохотали, когда козлам не удавалось попасть друг другу в бок, а они так видимо старались об этом. Мне потом говорили, что на площади Согласия (Place de la Concorde) было прежнее веселье, но я его не видал: с меня достаточно было и того, что я видел в Латинском квартале, на Михайловском бульваре. Толпа не стеснялась заходить и в С. Жерменское предместье - это улица французской зажиточной и самой богатой денежной и родовитой аристократии, которой все еще много во Франции. В этом предместье всегда бывает сравнительно тихо и чинно, как и подобает жилищам сановитых лиц. Движение на улицах продолжается до 11 часов ночи, а затем как по волшебству, в несколько минут толпа исчезает, и на ее место вступают метельщики, чтобы очистить и убрать улицу от сора.
Кстати сказать о метельщиках. Это все ночные рабочие города; каждый из них работает на своем участке и работает добросовестно. Но каково же было их положение, когда однажды зимой после того, как они убрались, пошел снег и настолько сильный, что все улицы покрылись им чуть ли не на два вершка; у жителей, владельцев домой не было припасено никаких приспособлений для вывоза со дворов такой массы снега и они быстро все же достигли своей цели, сгребали его метлами в кучи, а кучи выносили на улицу на простынях, где подбирали его уже уличные рабочие. Впрочем, ведь и дворы-то их равняются по своим размерам нашим залам в домах среднего состояния.