А в ту Новогоднюю ночь, пока Гриша читал какой-то толстый литературный журнал, периодически отрываясь на прием докладов от дежурных по ротам о прибытии из увольнения, я занялся написанием объяснительной записки.
Моё творение выглядел так:
Дежурному по второму факультету капитану 3 ранга Туганову
От старшины 2 статьи Бахарева.
Объяснительная записка
Согласно графику нарядов, утвержденных командиром 21 роты капитаном 3 ранга Евдокимовым, 31 декабря 1963 года дежурным по 21 роте должен был заступать старшина 211 класса старшина 2 статьи Постоев, а 1 января 1964 года я, старшина 2 статьи Бахарев. Мой непосредственный начальник, заместитель командира первого взвода старшина первой статьи Сенченко, довел до моего сведения, что командир роты принял решение, что 31 января дежурным по роте должен заступить я. Так как старшина 2 статьи Постоев, как курсант первого курса, еще не имеет достаточно опыта, чтобы нести службу на Новый Год в связи с множеством особенностей организации распорядка дня в эти сутки. Я ответил ему, что если не учиться нести службу в особых условиях, то не возможно и научиться и попросил заместителя командира взвода взять Постоева дублёром дежурного по роте, ибо, как он мне сказал, не собирается идти в увольнение в новогодний вечер. Сенченко мне ответил, что он не возражает против этого. Перед выходом на развод я принял решение организовать стажировку моего дублёра как можно ближе к реальному дежурству. Поэтому сказал Постоеву, что дежурным по роте 31 января заступает он, а я буду курировать выполнение служебных обязанностей, не отлучаясь из Училища. Проведя инструктаж суточного наряда роты идущего на развод, я сказал Постоеву, что в случае необходимости, меня можно будет найти или в классе или в клубе. Из окна 3 этажа я наблюдал за ходом развода, и когда убедился, что развод окончен, пошел в хозяйственную комнату, где до 18 часов гладил брюки и подшивал подворотничок к галстуку шинели. Как мне сказал впоследствии старшина 2 статьи Постоев, он в это время, по Вашему приказанию, меня разыскивал в классе и клубе. По случайному стечению обстоятельств, когда я выходил из хозяйственной комнаты, направляясь в класс, дневальный по роте курсант Надуваев, наводил порядок в санузле спального корпуса и не смог мне сказать, что Вы меня ищите. Когда очередной раз в 19.05 Постоев пришел в класс, разыскивая меня, то класс был закрыт, так как я, на несколько минут, отлучился в туалет и закрыл класс на ключ. Не найдя меня в классе он пошел клуб, где в это время уже начался Новогодний вечер. Меня, естественно, там не было, так как до 20 часов я занимался в классе. В 20 часов спустился по винтовой лестнице в коридор второго этажа. Там курсанты, организаторы вечера, открыли дверь, ведущую из коридора за сцену актового зала, для проноса реквизита. Я прошел с ними в клуб. Именно поэтому разминулся с Постоевым, когда он в очередной раз из клуба пришел в класс и класс оказался закрытым. С 20. 30 до 23 я был в клубе, но не стоял на одном месте, а перемещался, в том числе на хоры третьего этажа и в буфет, работающий на первом этаже клуба. Видимо поэтому Постоеву не удалось меня найти.
В районе 23 часов я пошел в спальный корпус, проверить несение службы нарядом роты и дневальный курсант Балихин сказал, что дежурный по 21 роте пошел искать меня в клуб. Я тут же отправился в клуб, где встретил Постоева, и он рассказал мне, что Вы в гневе. Я направился в расположение факультета и к 23.50 был в рубке дежурного, где получил распоряжение от помощника дежурного по факультету написать объяснительную записку о том, где я был в этот вечер.
Проанализировав происшествие, я считаю, что был не прав, когда самовольно переложил функции дежурного на своего дублера, и не удосужился периодически заходить в спальное помещение, для контроля за организацией службы.
1 января 1964 года 02 часа 30 минут. Старшина 2 статьи Бахарев.
«Дай посмотреть, что ты там насочинял», - попросил Гриша Корж, когда я закончив писать, откинулся на спинку стула. Я протянул ему листок, и заинтересованно стал наблюдать, как он будет реагировать на мою писанину.
Но Гришино лицо во время чтения было невозмутимо. Только когда он окончил чтение, он кисло скривился и изрек: «Перепиши, сразу видно, что полная туфта, а Сафербекович её терпеть не может».
«Ну почему полная туфта, кое-что - правда, а там где неправда, то недоказуемо»,- попытался возразить я.
«Ты плохо знаешь Туганова, он человек обстоятельный, более чем уверен, что он не одного тебя заставил писать объяснительные, и на противоречиях вмиг расколет. А впрочем, может быть он не захочет возиться, ЧП же не случилось», - сказал Гриша и снова углубился в чтение журнала.
«Может быть, в самом деле, стоит, не ловчить, а покаяться и рассказать всю правду?»- думал я про себя. «Ну да скажу, дяденька, прости меня, ушел в самоволку потому что, как поет Высоцкий: «Сегодня Нинка соглашается, сегодня жизнь моя решается». Нет, так не пойдет. Сознаваться в самоволке не буду. Если сознался - значит подставил начальника под необходимость решать: утаивать содеянное или вешать ЧП на факультет »,- решил я.
Эти мои мрачные мысли нарушили звуки шагов, гулко прозвучавшие в тишине ночного коридора. В рубку вошел капитан третьего ранга Туганов, высокий симпатичный осетин, всегда вызывавший у меня искреннее уважение манерами, как мне тогда представлялось, настоящего джентльмена,
При его входе, я вскочил и вытянулся по стойке смирно: «Товарищ капитан 3 ранга, курсант Бахарев по Вашему приказанию прибыл». Туганов слегка наклонил голову на мой доклад и коротко спросил: «Объяснительную записку написали»? «Дело серьёзное, последнее время в разговоре со мной он удостаивал меня обращением на ты», подумал я, а вслух сказал, протягивая своё сочинение: «Так точно». Он взял листок, и повернувшись к помощнику дежурного, сказал теплым голосом: «Гриша, иди спать, жду тебя в семь. А я тут пока поработаю дознавателем». Корж не стал задавать лишних вопросов и тут же вышел, а Туганов сел на его место и погрузился в чтение моей объяснительной записки. Прочитал, насмешливо улыбнулся и сказал мне, подвигая ко мне настольную лампу: «Присаживайтесь, да так, что бы я Вас мог лучше видеть». Я сел, положив руки на колени и, честными глазами, глядя ему в лицо. Он аккуратно положил мою писанину перед собой, разгладил её рукой, а потом медленно достал из нагрудного кармана кителя, сложенный вчетверо, тетрадный листок. Осторожно развернул его и протянул мне со словами: «Читайте». Я взял листок. Это была объяснительная записка дневального Балихина, из которой следовало, что ни до развода, ни после развода, вплоть до окончания его вахты в 2 часа ночи, он меня не видел. Значит Туганов, прежде чем идти отдыхать, сходил в спальный корпус и велел всем дневальным написать объяснительные записки, а перед приходом в рубку дежурного ещё раз навестил спальные помещения и снял «обильный урожай». «Ну что, будем запираться, или будем сознаваться?», - с усмешкой спросил офицер. «Будем сознаваться»,- сказал я, чувствуя, что все сопротивления бесполезны. «Ладно, хорошо, раз готов сознаться, то будешь сознаваться уже своему командиру роты и хорошенько продумай свою новую версию. Я почти уверен, что в самоволке ты не сознаешься. Иди спать, а все бумаги по этому делу я передам Евдокимову», - сказал Мурат Сафербекович, переходя на ты.
Мне осталось только сказать: «Есть, и мгновенно ретироваться, будучи благодарным, за быстрое окончание разбирательства без обычных в этих обстоятельствах воспитательных процедур.
На следующий день капитан 3 ранга Евдокимов, прибывший с инспекцией в ротное помещение, долго и нудно отчитывал меня, пытаясь добраться до подробностей. Я сознался, что самовольно не пошел на развод, так как считал несправедливым замену дежурства за два дня до праздника. Но не стал сознаваться, что был в городе. Он объявил, что меру наказания он определит после праздника, а пока мне надлежит готовиться заступить в наряд 1 числа.
2 января, когда я сменился с наряда, он объявил мне, что он написал рапорт начальнику училища о лишении меня должности командира отделения и звания старшины второй статьи, как не справляющегося с обязанностями младшего командира. А за невыполнение его приказания заступить дежурным по роте он объявляет мне 10 суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте.
3 января я перешел под юрисдикцию командира 23 роты и вновь переселился в кубрик к своим одноклассникам. В этот же день, перед строем факультета, меня разжаловали, и мне пришлось целый вечер возиться, срезая золотые лычки с погон всего своего обмундирования. Хотя я и понимал, что кругом виноват, но было обидно, что за один и тот же проступок меня, по существу, наказали трижды: сняли с должности, лишили звания и объявили арест. Правда, с арестом не получилось. Командование факультета всегда заинтересовано, что бы в подразделении было больше отличников учебы, и Беспяткин мне сказал, что если я сдам все экзамены за пятый семестр на отлично, то с меня снимут ранее наложенное взыскание и объявят отличником учебы и воинской дисциплины.
Но Евдокимов настаивал, чтобы меня непременно посадили. Однако, сразу после Новогодних праздников на гарнизонную гауптвахту не так то легко попасть. Нет свободных мест. Меня пару раз безрезультатно сводили туда, а потом было принято решение реализовать наказание после сдачи экзаменов. Экзамены я сдал на пятерки, но опасность провести зимние каникулы на гауптвахте оставалась. В конце концов, мне объявили, что если в течении трех дней после начала каникул меня не смогут посадить, то отпустят в отпуск. Иначе, возникала коллизия, что за один и тот же проступок меня еще и лишают отпуска. Три первые дня отпуска я ходил в город по увольнительной записке, обязанный прибыть утром. Зная, что если места на гауптвахте освободятся, то придется пойти «отдыхать» туда. Так прошли первые три дня моего отпуска, после чего с меня сняли взыскание с формулировкой «за отличную учебу» и отпустили догуливать зимний отпуск в обычном порядке.
Через много лет, когда я пришел на кафедру корабельных электроприводов адъюнктом, мы с Муратом Сафербековичем, уже с юмором, вспомнили эту историю, и он рассказал, что Беспяткин, попросил Александрова, у которого были неформальные связи в комендатуре, сделать так, что бы меня не посадили. Поэтому там и не оказалось места, для пострадавшего за любовь.
Свободное копирование
