Река времени 22. Базуха
«Ты в город сегодня собираешься?» - задает вопрос Рыжий, помешивая чай в высокой фаянсовой кружке с синими якорями на стенках. Я отставляю недоеденную ячневую кашу на массивной тарелке с таким же орнаментом, но не успеваю ответить - в разговор вмешивается Мишель:
«Сегодня Рейзнер объявляет результаты семестровой контрольной, а командир предупредил, что с двойками в город не пустит».
Контрольная по производным была в понедельник. Я решил все десять примеров своего варианта и знаю, что в увольнение пойду. Похоже, что не будет проблем и у Рыжего, ибо он, с нотками гордости, парирует:
«Это ты, Мишель, волнуйся, а я решил девять, это - минимум четверка!»
«Я думаю сходить в Базуху, Витя Молодожён в прошлую среду был там. Говорит, было много хорошеньких старшеклассниц. У них сейчас осенние каникулы», - отвечаю я, задумчиво намазывая масло на ломоть хлеба. Базуха - Базовый матросский клуб на площади Труда.
«А может быть, пойдем к Садовскому посмотреть его коллекцию открыток, а потом, как прошлый раз, сходим, попьем пива в баре? Он меня приглашал», - предлагает Рыжий.
«Рыжим первокурсникам ходить по питейным заведениям – плохой тон!» - шутит Санек Сысоев.
«Так он же курсант – старший!» - подхватываю подначку я.
«Не тебе, Бах, стебаться над моей заслуженной лычкой. Ты за этим столом самый младший. Так что отвечай старшему по воинскому званию, пойдешь со мной или нет?» - парирует шуткой Рыжий.
« Нет, не пойду, я совсем на мели с деньгами. А просить у матери не хочется. Пойдем лучше в Базуху, это бесплатно, а в бар со Сладовским сходим на той неделе, после получки».
Сегодня суббота, после ужина плановое увольнение. Но увольняться будут единицы. Прошли контрольные по физике, начертательной геометрии и высшей математике, вышли сроки представления переводов «тысяч» по английскому языку.
Мы с Рыжим и Сынком пока держимся. Но Сынок всем жалуется, что решил только пять примеров. Чем нас обрадует Леонид Владимирович?
Практикум по высшей математике идет последней парой. В класс, приволакивая парализованную ногу, входит Рейзнер.
Дежурный по классу, не медля ни секунды, орет в предчувствии нахлобучки за двойку: «Смирно! Товарищ преподаватель, 221-й класс прибыл на занятие по высшей математике. Лиц, незаконно отсутствующих, нет. Дежурный по классу курсант-старший Сторожев!».
Рейзнер принимает доклад, глядя в глаза дежурному, и, неловко поворачиваясь лицом к классу, отвечает по-уставному: «Здравствуйте, товарищи курсанты!»
Мы громогласно отвечаем, показывая рвение к службе: «Здравия желаем, товарищ преподаватель!».
Леонид Владимирович направляется к столу, жестом давая разрешение сесть.
«Вольно, сесть!» - озвучивает его команду дежурный по классу.
Рейзнер открывает портфель и достает стопку листов с контрольными работами. В классе наступает мертвая тишина.
«Пока я объявляю оценки, дежурный по классу раздает работы!» - говорит преподаватель, протягивая стопку листков Сане Сторожеву.
Он тяжело опускается на подвинутый дежурным стул, достает записную книжку и начинает зачитывать результаты, одновременно проставляя оценки в классный журнал.
Мы склонились над выданными работами. Леонид Владимирович всегда не только исправляет ошибки, но и комментирует текст, иногда довольно жестко.
Но мы на него не обижаемся. Замечания, как правило, справедливы.
Закончив заполнение журнала, преподаватель объявляет: «Те, кто получил двойки, обязаны сделать работу над ошибками и представить вариант решения выполненным заново. Переписывание контрольной - в часы консультаций, после проверки мной работы над ошибками. Консультации – по понедельникам и пятницам, с 19 до 21 часа, в кабинете кафедры высшей математики».
Закончив объявление, Рейзнер начинает разбор характерных ошибок и опрос на знание табличных производных и правил дифференцирования сложных функций. Я, успокоенный пятеркой, лениво слежу за доской, периодически отвлекаясь на мысли о прошедшей контрольной работе:
«Результат относительно неплохой. Две пятерки, пять четверок, восемь троек и шесть двоек. У Рыжего, как он и ожидал, четверка. Сынок целую неделю ныл, что не написал контрольную, но это он, похоже, чтобы не «сглазить». У него тоже четверка. У нашей конторки самый высокий балл.
У Толи Будкина пятерка, у Валеры Богданова, Игоря Морозова и Миши Ливиева четверки, так что двоечников не прибавилось. Зато ситуация у всех, кто уже имел по две двойки, еще больше ухудшилась. Совсем плохи дела у Сторожева, Пецгольда и Новичкова .
У них, кроме трех двоек по контрольным, проблемы с лабораторными по физике и технологии металлов, текущие двойки по общей химии, и не сданы «тысячи» по иностранному языку. Для них теперь увольнение - только в воскресение, да и то, если не стоят в наряде.
Но это их особо не волнует. Саня Сторожев не ходит в увольнение даже когда есть возможность, а Пецгольд и Новичков уже давно освоили «тропу Хо Ши Мина». Вся троица - потенциальные кандидаты на отчисление. Мне жалко из них было только Саню Сторожева, доброжелательного, спокойного парня.
У меня с ним установились хорошие отношения. Он не стесняется подходить ко мне с консультациями по учебе, и я всегда рад ему объяснить непонятный материал. С Валеркой Пецгольдом (кличка Пец) мы вместе были в Таллине. Он внешне похож на остзейского немца, довольно симпатичный, но лживый и ленивый.
Хотя вначале Пец может даже понравиться своим веселым характером, но «подлянки» от него можно ждать в любой момент.
Новичков, чернявый курсант невысокого роста, неуживчивый и вздорный, имеет кличку Шави-Траки, на которую дико обижается.
Пришел он к нам после двух лет службы, и на нас, отслуживших только год, пытается смотреть свысока, изображая «годка». Мои мысли прерывает зычный крик Рейзнера:
«Пецгольд! Учите производные! Сколько раз тебе повторять, пой, если забыл знак : «Минус-синус, плюс –косинУс!».
Справедливость сказанного подтверждает звонок на пятиминутный перерыв. «Прошу разрешения сделать перерыв!» - тут же откликается дежурный по классу. Рейзнер согласно кивает головой. «Встать! Смирно! Сделать перерыв!»
«Всем выйти из класса! Проветрить помещение!» - командует старшина класса Миша Туровец, поглядывая на Рейзнера и показывая фронтовику, что с дисциплиной в классе порядок.
Курсанты потянулись на выход. Саня открывает форточку для проветривания. А за окном уже совсем осень. Ветер рвет последние листы с деревьев Александровского сада. Не сегодня, так завтра пойдет снег. Увольнение сегодня в шинелях, но вряд ли пойдет больше десяти человек от роты.
Почти все собрались в умывальнике санузла, где официально разрешено курить. За несколько дней до получки не у всех желающих есть курево. Не считается зазорным попросить оставить на пару затяжек. Я некурящий и меня эта проблема не волнует. Рыжий на первом курсе тоже еще не курил, и мы с ним, отойдя к окну, обсуждаем предстоящее увольнение.
Договорились, что пойдем сегодня в базовый матросский клуб на разведку. Ни он, ни я пока там не были.
Звенит звонок на последний час занятий. Туровец подгоняет на выход тех, кто делает последние затяжки, и заходит в класс последним. Раздаются обычные команды: «Смирно! Вольно! Сесть! Продолжить занятия!».
Преподаватель замечает, что отсутствует Игорь Морозов, который был на предыдущем часе, и обращается к старшине класса. Мишель, конечно, догадывается, что Мороз, скорей всего, заснул в стенном шкафу, но говорит, рискуя нарваться на неприятность:
«Курсант Морозов - подсменный дневальный, вызван дежурным по факультету для наведения порядка в ротном помещении!»
Леонид Владимирович делает отметку в классном журнале.
Нехорошо, отдуваться перед командиром роты придется и Мишелю, и Морозу. Только бы ни упал он с полки или ни захрапел во сне! Тогда точно будет скандал.
Второй час занятий прошел в решении примеров. Я закончил задание за 10 минут до звонка, сверился с ответами и с чистой совестью предался мечтам о предстоящем увольнении.
Мои мечты прервал звонок к окончанию учебы. Выполняем положенный ритуал по завершению занятия и тут, как только за Леонидом Владимировичем закрывается дверь, из стенного шкафа показывается Мороз с помятой физиономией. Мишель сгоряча объявляет ему «очередное не увольнение». Как старшина класса, он имеет на это право. Его поддерживает Санек Сысоев:
« Мороз, ты понимаешь, что старшина класса рисковал, прикрывая тебя, так что будь доволен, что хорошо отделался. Уже старослужащий, а ведешь себя, как пацан!».
Мороз беззлобно оправдывается, что хотел покемарить в перерыв, и неожиданно проспал звонок. Но Мишель его уже не слышит а командует :
«Построиться для перехода на камбуз!».
После обеда, также строем, направляемся в спальный корпус на большую приборку. Большая субботняя приборка предполагает довольно значительный объем работ, поэтому Гена Алексеев, наш старшина роты, перераспределяет людей с мест их постоянной приборки, усиливая наиболее сложные объекты. Меня сегодня определили в группу, занятую наведением порядка в коридоре спального корпуса.
После того, как курсанты разошлись по своим местам приборок, перекрываем двери, ведущие в коридор, и приступаем к работе. По субботам кафельный пол должен быть вымыт с мылом, чтобы удалить все черные следы от резиновых подошв, оставленных за прошедшую неделю. Кроме того, должны быть протерты от пыли пирамиды с личным оружием, стоящие в коридоре, и подкрашены масляной краской выявленные на тумбочках дневальных и дверях царапины.
Для мытья кафельного пола пятидесятиметрового коридора разработана специальная технология. Мелко строгается кусок хозяйственного мыла и в небольшом количестве кипятка разводится густая пена. Этой пеной, с помощью чистой швабры натирается кафель пола - так, чтобы следы резины на белом кафеле исчезли.
Не давая пене высохнуть, начинают протирать кафель ветошью, делая не менее трех заходов, пока ветошь ни станет сухой. Отдельно, но также тщательно, моются плинтусы и протираются стены, до высоты в полтора метра окрашенные шаровой краской. В конце приборки старшина роты обходит все объекты приборки и придирчиво проверяет качество работы.
После команды «закончить большую приборку!» открываются двери в коридор и умывальник, и те, кто не потерял право на увольнение, начинают готовиться к выходу в город. Надо подшить подворотничок к галстуку, начистить асидолом пуговицы шинели, которые за те несколько месяцев, пока мы её не носили, стали совсем темными.
Мишель Туровец, как всегда перед увольнением, вымыл голову и надевает вместо трусов плавки. Рыжий замечает эти сексуальные приготовления и начинает подначку: «Мишель, порядочная женщина к себе мужчину без добротного нижнего белья не допустит!» Туровец хватает наживку: « Не учи ученого, чем мои плавки плохи!».
И, продолжая расчесывать еще влажную, кудрявую шевелюру, поворачивается, демонстрируя упругие ягодицы и приличную выпуклость спереди, упакованные в обтягивающие плавки ярко синего цвета. Рыжий призывает свидетелей: «Вы посмотрите! Мишель идет учить спортсменок плавать!».
И продолжает: «Миша! Может быть, у вас в Белоруссии плавки считают нижним мужским бельем, а у нас в России плавки – спортивная одежда. В Питере настоящий мужчина идет к даме с цветами и непременно в кальсонах. В ларьке, рядом с парикмахерской, я видел прекрасный голубой экземпляр, с начёсом. Если поторопишься, еще успеешь купить и переодеться».
Я подхватываю тему: «Нет, Шурик, так не пойдет. Я видел те кальсоны. У них спереди ширинка на одной пуговице, а Мишелю, по его темпераменту, надо, минимум, пять. Иначе предмет выскочит во время танца».
Мишель тут же находит ответ: «Молодые вы еще, жизни не знаете! Хорошо, если выскочит! А как иначе девушка узнает, нравится она или нет?».
Через несколько минут приготовления закончены, можно бы построиться на увольнение, но впереди еще ужин. После ужина придется подняться назад в спальное помещение за шинелью, ибо пока еще все переходы внутри училища - в «форме три с галстуком». А разная форма одежды в одном строю недопустима.
После ужина большая часть класса идет на самостоятельные занятия, поэтому строй роты распускают под шпилем. Мы, записанные на увольнение, бежим в казарму, где старшина роты будет нас «увольнять».
Через пять минут мы стоим в коридоре спального корпуса в двух шереножном строю, готовые к осмотру старшиной роты. Гена Алексеев, как всегда, исключительно серьезный, обходит строй, выборочно проверяет чистоту подворотничков и нудным голосом напоминает о правилах поведения в городе.
Еще через десять минут мы под шпилем - в небольшой очереди увольняемых. Сегодня дежурит по училищу капитан 2-го ранга Мясников. Он слывет либералом и не требует, чтобы дежурные по факультетам выводили курсантские роты одновременно. Поэтому очередь на проход через Ворота под шпилем идет быстро.
Еще две-три минуты, и ворота открывают для 21-й роты.
Большая часть счастливчиков – младшие командиры. Курсантов 1-го курса всего десять человек - меньше четверти численного состава. Радостная минута. Впереди вечер свободы, ожиданий и надежд.
Сразу за воротами строй рассыпается. Мишу Туровца ждёт возле фонтана стройная блондинка с высокой прической, в модном в те годы плаще-«болонья». Толик Будкин поворачивает налево в сторону Зимнего дворца на остановку троллейбуса. Видимо, едет домой, на Черную речку.
Мы с Сашей Игнатовым следуем направо, по аллее Александровского сада, мимо памятника Пржевальскому, в сторону Конногвардейского бульвара, тогда называемого бульваром Профсоюзов. В конце октября в Ленинграде темнеет рано, уже зажглись фонари и наши тени скользят по опавшим листьям, сплошным ковром, укрывшим газоны.
Пряный запах увядшей листвы, холодный северный ветер с Невы, ставший еще сильнее, как только мы миновали Адмиралтейство, сырой песок дорожки, поскрипывающий под ногами, как будто говорили: заканчивается осень, скоро зима. Начал накрапывать мелкий дождик. Мы ускоряем шаг.
На наше счастье, когда мы вышли из сада и перешли на бульвар, от Адмиралтейского проспекта показался троллейбус пятого маршрута. Короткий рывок, и мы успеваем добежать до остановки к тому моменту, как к ней подошел полупустой троллейбус.
Ехать всего две остановки, у «пятерки» на площади Труда кольцо, но нам дальше и не надо. Базовый матросский клуб выходит фасадом на площадь Труда. От кольца троллейбуса, перейдя через улицу Труда, заходим в фойе клуба, снимаем шинели в гардеробе и поднимаемся на второй этаж.
Мы пришли рано. В танцевальном зале, по всему периметру, расположились матросы - первогодки, которых сюда, явно, привели строем и моряки с бригады новостроящихся кораблей, все как один разукрашенные значками «воинской доблести». Женщин еще немного, а те, кто есть, на школьниц или студенток непохожи. Курсантов тоже не видно.
«Шурик! Наше время еще не пришло»,- говорю я, - «давай спустимся в библиотеку, полистаем журналы. Может быть, когда заиграет оркестр, подтянутся и школьницы». Мы спускаемся на первый этаж и заходим в библиотеку. Читальный зал довольно большой, но почти пустой. За столиком у окна две девушки листают подшивку «Огонька». Рядом со стойкой, за другим столом, усатый мичман просматривает подшивку «Крокодила».
Похоже, что это он привел на танцы матросов осеннего призыва, которых поодиночке еще не увольняют. Мы подходим к стойке. Улыбчивая женщина средних лет первая здоровается с нами и предлагает записаться в библиотеку: «Давайте ваши военные билеты, я заполню на вас формуляры.
А вы пока можете пройти за стойку и посмотреть книги по стеллажам. У нас очень хорошее собрание».
Я люблю покопаться на книжных полках, да и Сашка любит читать, поэтому мы с благодарностью отдаем библиотекарше документы и проходим в глубину хранилища.
Библиотека и вправду огромная. Мы с интересом разглядываем книгохранилище, пытаясь сориентироваться по темам хранения. Особенно велик раздел мемуарной литературы. Мне сразу бросился в глаза томик воспоминаний Витте, который в книжном фонде училища был в единственном экземпляре, и поэтому, практически, недоступным.
Его я и начал рассматривать, прикидывая, взять ли его сейчас или зайти за ним позже. Решил, что одна книжка не натянет, тем более, что первый том не толстый, и на танцах можно будет засунуть сбоку, под ремень.
Когда я вышел из книгохранилища, библиотекарша уже заполнила мой формуляр, и мне осталось только расписаться.
«Вы, до которого часа работаете»,- спросил я её.
«По субботам до 22-х часов», - приветливо ответила женщина.
«Можно я запишу на себя эту книгу, а потом зайду за ней, когда буду уходить из БМК»?
«Хорошо, только если вы не придете до 21. 45, я с вашего формуляра ее спишу, - согласилась библиотекарша.
Оркестра еще не было слышно, и, расписавшись за книгу, я взял номер «Нового мира» со стенда свежей прессы и сел за стол рядом с девушками. Обе были совсем молоденькие. Через проход от меня сидела брюнетка небольшого роста, черноглазая, с высоким бюстом, довольно миловидная. Её подружка мне показалась еще симпатичнее.
Тонкий профиль греческой камеи обрамляли длинные, до пояса, темно-русые волосы почти пепельного цвета.
Голубые, удивленно распахнутые глаза, опушенные длинными ресницами, нежная линия рта с маленькой родинкой над верхней губой и свежий цвет лица добавляли совершенства юному девичьему облику.
Мои наблюдения, усаживаясь рядом, со мной прервал Рыжий, он молча толкнул меня локтем, показывая взглядом на девушек. Я согласно кивнул.
«Я согласен на черненькую. Вторая для меня слишком высокая», - шепнул мой дружок тоном, не допускающим возражения.
«Очень хорошо, я уже решил для себя, что отсюда уйду со второй», - также чуть слышно ответил я.
В этот момент в танцевальном зале заиграл оркестр и девушки, которые явно дожидались этого, пошли из библиотеки на выход, как бы не замечая, что мы смотрим на них.
Мы дали им возможность пройти мимо нас и тоже встали, внимательно разглядывая девушек со спины. Как я и ожидал, светленькая оказалась высокой, стройной девушкой, удивительно грациозной и гармоничной. Черная плиссированная юбка, с широким поясом на тонкой талии, обнимала девичьи бедра. Похоже, что девушка еще не достигла зрелых кондиций.
А несколько тонковатые икры, и прекрасной формы попка, только подчеркивали грациозность и длину ног. Узкую спину обтягивал, в тон юбке, короткий жакет, ворот которого украшал отложной воротник белой шелковой блузки.
«Прибавь шагу», - сказал Рыжий, - «мы должны взять их первыми, пока они не опомнились!» На наше счастье, когда мы вошли в зал, оркестр заиграл Арабское танго, а наши незнакомки замешкались на входе. Все прошло, как намечалось.
Через пару секунд я уже застыл, оловянным солдатиком, перед выбранной девушкой и, с коротким поклоном, спросил: «Вы позволите пригласить вас на танец?»
Девушка приветливо улыбнулась и подала мне руку. Я вывел её на середину зала, обнял и мы, одни из первых, начали танцевать. Рука девушки была теплой и сухой, а мои пальцы, лежащие на ней чуть выше пояса, чувствовали косточки позвоночника.
«Меня зовут Юра, и я еще в библиотеке решил, что первым приглашу вас на танец», - сказал я, чтобы развеять вдруг охватившее меня смущение.
« А я – Люба. И тоже заметила, как вы нас разглядывали. Но я подумала, что вам приглянулась моя подруга».
«Я ничего не имею против вашей подруги, она симпатичная девушка, но понравились мне вы, и кажется, серьезно» - сказал я неожиданно для себя.
«Спасибо», - сказала девушка, - «я рада это слышать». Через пару секунд она спросила: «Вы здесь на танцах уже были»?
«Нет, в первый раз. Смею предположить, что раз вы знаете про библиотеку, вам этот клуб знаком?» - поинтересовался я.
«Нет, я тоже здесь в первый раз. Меня пригласила одноклассница, у которой мама здесь работает в библиотеке. Но я почему-то думала, что здесь клуб гражданских моряков, а здесь одни матросы».
«Мы с приятелем курсанты», - сказал я, думая, что школьница не разбирается в погонах. «Первого курса, и, скорей всего, с Дзержинки!» – улыбнулась в ответ девушка, демонстрируя меньшую наивность, чем я думал.
В этот момент танец закончился. Мы постояли еще секунду обнявшись, а потом я взял девушку за локоть и повел к её подружке, которой Шурик, оживленно жестикулируя, что-то рассказывал.
«Здравствуйте », - кивнул я, подойдя к беседующей паре. И, обращаясь к Любе, сказал: « Этого курсанта зовут Александр, что означает «славный», и он, в самом деле, славный парень».
«Люба», - ответила девушка и подала Рыжему узкую кисть.
Сашка церемонно пожал девушке руку и, обращаясь к своей подружке, сказал: « А этого вежливого первокурсника зовут Юрий, по церковному - Георгий, по-французски - Жорж, по-испански - Хорхе. Но он откликается и на незатейливое Бах».
Девушка протянула мне розовую ладошку и с улыбкой произнесла: « Света».
«А почему Бах?» - спросила моя девушка, удивлённо глядя мне в глаза.
«Моим друзьям кажется слишком длинной фамилия Бахарев, вот они и сократили до «Бах». Я же не против ассоциаций с великим музыкантом. А вот догадайтесь с трех раз, как кличут моего друга его приятели?» - сказал я, поглядывая на Свету и Любу.
«Рыжий», - хором догадались девушки.
«В точку. Трех раз не понадобилось. Сразу видно, что девушки сообразительные. Наверное, уже школу закончили?» - нисколько не смущаясь, проговорил Рыжий.
«Нет, пока учимся в десятом. Мы со Светой одноклассницы и нам еще учиться почти два года - этот, и одиннадцатый класс», - ответила Люба.
Снова заиграл оркестр и мы пошли танцевать. Девушка мне всё больше и больше нравилась. Нравилась ее девичья стать, напоминающая мне грациозного оленёнка, светлое, чистое лицо с выразительными, заглядывающими в душу, глазами, нравилось, как она себя непринужденно держала, с достоинством, но без жеманства, нравился ее нежный голос и интонации дружелюбия, когда она вела со мной разговор.
На мой взгляд, она была самая красивая девушка в зале. И, чувствовалось, что я ей тоже понравился.
Весь вечер я не отходил от Любочки ни на шаг, но и она была не против моей напористости. Вчетвером мы непринужденно болтали, но не делали даже попыток на один танец обменяться партнерами.
Люба мне рассказала, что живет она на Охте, с родителями и младшей сестрой Дашей. Даше 16 лет, а ей уже исполнилось семнадцать лет, и родители стали ее отпускать на танцевальные вечера. Первый раз она была в клубе Морского училища имени Макарова, а сегодня ее второй выход в свет. До этого ходила на танцы только в школу.
Я прикинул, что до Охты добираться около часа, значит, до десяти вечера надо уходить, чтобы иметь возможность проводить девушек до дома. Обменявшись этой мыслью с собеседниками, мы решили, что пора заканчивать танцевальный вечер и направились сначала в библиотеку, где я взял записанный на меня том Витте, а потом в гардероб за верхней одеждой.
Не забывая проявлять галантность, помогли девушкам одеться, и через пару минут мы уже стояли на концевой остановке седьмого троллейбуса, который должен был довезти нас до Охты.
Вскоре подошел троллейбус, и мы сели справа по движению, попарно, пропустив девушек к окнам. Ехали мимо Манежа через Исаакиевскую площадь, по Большой Морской. До Невского проспекта в троллейбусе, кроме нас, никого не было. На Невском стал заходить народ.
А после поворота на Суворовский все сидячие места были уже заняты. Напротив Военного госпиталя в троллейбус зашла женщина лет 45. Увидев, что свободных мест нет, направилась в нашу сторону и встала рядом со мной. Мне очень не хотелось вставать, тем более, что рука Любочки доверчиво лежала в моей руке, а голова покоилась на моем плече.
Но женщина вздыхала так выразительно, что я вынужден был встать. Любочка встала вместе со мной и сказала женщине жестким голосом: «Садитесь, пожалуйста!» Женщина села, не поблагодарив, и отвернулась в окно.
«Садись, Любаша», - шепнул я девушке, показывая глазами на освободившееся место.
«Нет, я лучше постою с тобой», - сказала она, беря меня за руку.
Троллейбус миновал Смольный и выехал на мост имени Петра Великого. «Садитесь, ребята, нам за мостом выходить», - позвала нас Света, вставая с кресла. Саша поднялся за ней.
«Проходи к окну, джентльмен», - шепнула мне Люба, - «а то опять будешь вставать, как только кто-нибудь войдет». Мы сели, и Люба опять склонила голову мне на плечо и взяла мою ладонь в свои горячие ладошки.
Я взглянул на часы, было без четверти одиннадцать. «Мы через две остановки выходим», - заметила моё движение Люба. Мы вышли на Новочеркасском проспекте, и пошли в сторону Любиного дома. «Запоминай дорогу к троллейбусу», - сказала девушка, - «Впрочем, заблудиться здесь трудно, мой дом недалеко».
Действительно, через пять минут мы подошли к подъезду, возле которого и остановились, а Люба показала на два светящихся окна: «Вон там я живу».
«Давай завтра встретимся и сходим куда-нибудь»,- сказал я, кладя руки на плечи девушки.
« Хорошо. А во сколько?» - согласилась Люба, поднимая подбородок и глядя мне в глаза.
Мне очень захотелось её поцеловать, и я продолжал, думая, как бы это сделать: «Да хоть в десять - предлагаю с утра сходить в Русский музей, а потом погуляем». «Меня устраивает, давай в десять, встретимся у входа в музей», - дрожащим голосом сказала девушка и поднявшись на цыпочки, закрыла глаза. Мне ничего больше не оставалось, как поцеловать её в губы.
Губы девушки были сжаты, и поцелуй вышел вполне невинный, но душевных эмоций во мне он поднял море. Поэтому, когда девушка отстранилась, со словами: «Мне пора, в одиннадцать мне велели быть дома», и благодарно чмокнув меня в щеку, юркнула в подъезд, я понял, что влюбился.
Свободное копирование
