Прибытие в Париж было гораздо печальнее. Мы торопливо пожали друг другу руки. На вокзале толстую даму встречал муж; он молча протянул ей телеграмму. Ознакомившись с ее содержанием, несчастная вскрикнула и, рыдая, упала в его объятия.
Какое горе постигло ее? Я смотрела на нее: о бедная женщина уже не выглядела смешной! У меня сжалось сердце при мысли о том, что мы так насмехались над ней, в то время как несчастье уже коснулось ее своим крылом.
Приехав домой, я послала сказать маме, что зайду к ней в течение дня. Но она сразу же пришла сама, ей не терпелось узнать, в каком состоянии я вернусь. Тогда-то мы и условились обо всем, что было связано с отъездом нашего семейства, я же собиралась остаться одна в осажденном Париже. Мама, мой маленький мальчик со своей няней, мои сестры, тетя Аннета, которая вела хозяйство у меня в доме, и мамина горничная — все были готовы к отъезду, который назначили через день.
В Гавре я заказала у «Фраскати» необходимое помещение для всех моих домочадцев.
Но желания уехать — этого по тем временам было мало. Надо еще было получить такую возможность. Вокзалы были забиты семьями, вроде моей, которые благоразумия ради собирались покинуть столицу.
Я отправила своего управляющего заказать купе. Через три часа он вернулся в разорванной одежде, ему порядком досталось и пинков, и кулаков.
— Мадам не следует ходить в такую давку, — сказал он мне, — ни в коем случае. Я не смогу защитить вас. Если бы еще вы были одна… но с госпожой вашей матушкой, с барышнями и ребятишками… ни в коем случае… ни в коем случае.
Я тут же послала за тремя своими друзьями и, поведав им о своих затруднениях, попросила проводить меня.
В помощь управляющему я дала своего метрдотеля и маминого слугу, который привел с собой младшего брата, кюре, тот охотно согласился проводить нас. Все вместе мы отправились на железнодорожном омнибусе. Нас было семнадцать, а действительно отъезжающих — всего девять. Так вот, представьте себе, что эти восемь защитников оказались не лишними, ибо за билетами стояли не человеческие существа, а дикие, затравленные звери, которых снедали страх и желание как можно скорее бежать.
И это зверье не видело ничего, кроме маленького окошечка, где выдавали билеты, двери, которая вела к поезду, и самого поезда, дававшего возможность бежать.
Присутствие молодого кюре оказало нам неоценимую помощь. Его набожный вид спасал нас порой от тумаков.
Когда поезд тронулся, мои родные стали посылать мне воздушные поцелуи из своего отдельного купе. Я вздрогнула от ужаса, почувствовав себя внезапно невыразимо одинокой. Впервые я рассталась с маленьким существом, которое было мне дороже всего на свете.
Тут две руки с нежностью обвились вкруг меня, и чей-то голос прошептал:
— Милая Сара, почему вы не уехали? Здоровье у вас слабое, сумеете ли вы вынести одиночество и разлуку со своим малышом?
То госпожа Герар, приехавшая слишком поздно и не успевшая поцеловать мальчика, пыталась хоть как-то пожалеть его мать.
Я впала в отчаяние. Теперь я уже жалела, что отправила его. И все-таки… а вдруг дело дойдет до сражения в самом Париже? Однако мысль о том, что я могла бы уехать с ним вместе, ни на минуту не приходила мне в голову. Я надеялась, что сумею принести пользу, оставаясь в Париже Какую пользу? Надеяться на это было, конечно, глупо, но я в это свято верила. Мне казалось, что все трудоспособные люди — а я, несмотря на свою слабость, считала себя трудоспособной, и не без резона, потом я доказала это, — должны оставаться в Париже И я осталась, сама еще не зная, что буду делать.
Несколько дней я провела в полном отупении из-за отсутствия жизни вокруг меня, жизни и любви.
Свободное копирование
