В течение сего времени нашелся один день такой, о котором я буду помнить во всю жизнь мою и с утренней зари его воссылать Богу благодарные молитвы за спасение меня от насильственной ужасной кончины. Это было 14 июня. Рассудили мы все, зять с сестрой, я с женой, прогуляться в соседней его же деревне по имени Берестово. Там речка чистая, небольшой лесок и бархатные луга сулили нам всякие романические забавы. Зять ходил с ружьем стрелять дичь, я, следуя за ним, любовался на эту охоту, а жены наши готовили нам хороший полдник. Утомившись от жару, мы присели под сень старинных дубов и все вместе, просто сказать, хлебали из . чистых крестьянских чаш свежее молоко с ягодами. Пролетела мимо нас нескромная галка. Зять, досадуя, что не нашел никакой добычи, взвел курок; дробина попала в птицу, и невинная упала к ногам нашим. Еще она трепеталась, как я, не одумывая своего побуждения, бросился на нее с палкой и, по голове давши ей туза два-три, забавлялся диким воплем издыхающей твари. Порезвившись еще несколько, собрались ехать домой в село. Сестра с женой сели на дрожки, а я с зятем вздумали вскочить на крестьянскую телегу и сами править, дабы сделать наш поезд смешным и занять еще часть вечера забавою. Как неожиданно промысл готовит нам и опыты, и наказании! Куда девалась моя боязнь? Я не только править лошадью, да еще невзнузданной, я страшился верхом на самом надежном коне проехаться, я уже и в карете на лошадях неизвестных не решался путешествовать по дорогам -- тут исчез страх, и я в телеге; то зять, то я погоняем клячу плетками, совершенно удостоверясь по ее тощему телу, что на ней бояться нечего. Иногда такая лошадка опаснее самой гордой и откормленной на царской конюшне. Кляча, не стерпя наших побоев, закусила повод и помчала нас во весь дух куда глаза глядят. Править уже мы ею не могли, оставалось ожидать бедствия, не имея даже возможности отгадать, какого роду оно нас постигнет. Представим местоположение. Я на него как теперь гляжу: перед нами раскинута была гора отлогая, но длинная, в правой стороне ровное место и ржиные поля, в левой руке крутой хребет горы, в подошве ее мелкая речка, но усыпанная остроконечными камушками. Лошадь нас мчала в эту пропасть, и, казалось, не было спасения. Опять промысл и всещедрое провидение! Из кустов, разросшихся по берегам речки, выбежала нечаянно собака. Лаем своим она испугала нашу клячу, та вкруте повернула к полям и мчала нас ими до тех пор, пока навезла на глыбу земли, вывалила обеих в рожь и сама остановилась. Телега опрокинута с нами. Освободясь из-под нее, первое мое движение было взглянуть назад.
На вершине горы, с которой мы так неудачно спустились, увидел я жену с сестрой, испуганных до крайности и в отчаянных слезах. Новая трогательнейшая картина! Мы тотчас бросились к ним и насилу успокоили. Их положение было несноснее нашего. Мы от страха уже не могли сообразить около себя всей нашей опасности, и чувства наши онемели. Они, напротив, видя наше бедствие и не имея никакого случая нам помочь, страдали за нас и за себя в полной мере сердечной необыкновенной тревоги. После первых движений мы хватились осмотреть, все ли у нас кости целы, и, слава Богу, кроме нескольких контузий, ничего не оказалось. Похромали несколько дней немножко и не очень свободно руками действовали, тем все и кончилось. Воротясь в село, тотчас пошли в церковь и пролили пред Спасителем нашим источник чистейших слез благодарности.
Несчастие нас учит быть благоразумными. Опыт сей более сделал мне добра, нежели повредил. Я не мог надивиться, как решился на кляче вовсе ненадежной, вопреки сродной мне боязни, скакать во весь дух под гору, да еще и погонять ее хлыстом. Галка пришла мне на мысль и сделала на всю жизнь полезное впечатление. Зачем, думал, я так озлобился на нее? На что бить ее по голове? На что ругаться гибели слабого животного? Ах! Скольких бы мы избавились упреков совести, если б рассудок наш успевал при всяком действии рук и ног, возбуждаемом одним задором крови и темперамента, сделать нам вопрос: зачем ты это делаешь? Галка не человек, но и ту какая причина мучить! Тебе надобно блюд на стол? Застрели птицу, да не ругайся ею. Ты нуждаешься в шубе? Посади медведя на рогатину, но не тешься его стенанием. Остриги овцу, но не пали ее и не забавляйся страданием живого существа. Вот как я рассуждал, упавши с телеги, и с этой минуты вкоренилось во мне то человеколюбивое правило, что мучить ничего дышущего не должно. Убить есть необходимость, и она не составляет порока, мы не можем одними кореньями питаться, но мучить животное, терзать его, отнимать у него жизнь для одной своей забавы есть тирания выше всех прочих злодеяний, и я самому злосчастию нашей прогулки обязан за то, что она обратила мысль мою к такому благонравному правилу.
Свободное копирование
