Доктор Миго печально приветствовал меня: «Опять вы!» Я ответила: «Это последний раз. Или я вылечусь, или покончу с собой».
Первые дни каждый раз, когда я требовала укол, мне его делали. Потом стали уменьшать дозы.
С этого момента мой совершенно отравленный организм начал причинять мне невыносимые муки.
Сперва мне делали десять уколов в день, потом четыре. Один — утром, второй — в полдень, затем — в четыре часа и последний — перед сном.
Но постепенно наркотик стали заменять безвредными впрыскиваниями. Иногда я этого не замечала, но, когда чувствовала, что укол не приносит мне облегчения, я приходила в неистовство из-за того, что меня обманывают.
Я все сметала с ночного столика, вскакивала с постели и, как фурия, все ломала и била в своей палате, пока сиделки не приходили меня усмирять. Это было отвратительно! Я была отвратительна! Как дикий зверь, сорвавшийся с цепи, у которого отняли его добычу.
Каждый день моя комната, моя одежда и я сама подвергались тщательному обыску. Персонал клиники отлично знал, какие дьявольские ухищрения применяли наркоманы, чтобы припрятать яд, который прежде чем убить, приводит их к полному нравственному и физическому падению.
Наконец наступил последний день этого, третьего по счету, курса лечения. Я должна была его прожить уже без единого укола. Это был самый длинный и самый ужасный день в моей жизни.
С одиннадцати часов утра до пяти часов вечера я вопила, как сумасшедшая. Я кусала простыни. В слезах каталась по кровати, хрипела с пеной у рта.
Я сходила с ума. Сходила с ума от этой жуткой необходимости, от страданий всего моего существа, изнемогавшего без наркотиков. Чудовищная борьба происходила во мне!
Но я хотела вылечиться, вылечиться… И я кричала об этом, корчась в судорогах, бросаясь на пол, вонзая ногти в паркет. Не испытавшие этих мучений, не могут их понять. Они подумают, что я преувеличиваю.
Доктор Миго ласково спросил меня: «Хотите укол? Последний?»
Помню, что я, прижатая к постели четырьмя сиделками, державшими меня, чтобы я не выбросилась в окно, ответила: «Ненавижу наркотики! Я хочу вылечиться».
Где только я нашла силы для такого ответа? В мире сверхъестественного. Пусть все смеются надо мной, я утверждаю это.
Одно явление спасло меня в последнюю минуту от самой себя. Ведь вся моя жизнь отмечена чудесами. Это будет, конечно, до тех пор, пока небеса не устанут спасать меня от последней катастрофы.
Это было лицо, которое неожиданно появилось передо мной, когда я корчилась от боли, и спасло меня на этот раз — лицо моей матери…
Матери, бросившей меня в двухмесячном возрасте, которую я нашла через пятнадцать лет в жалкой комнате на площади Пигаль, хрипевшую на постели: «Мне нужна моя доза… моя доза…»
Моя бедная мать! Четыре раза я пыталась помочь ей избавиться от ее порока, и каждый раз она снова возвращалась к нему.
Моя мать, которая умерла в августе 1945 года в полном одиночестве, в своей захудалой комнате, впрыснув себе слишком большую дозу морфия.
Да, лишь воспоминание о моей матери, ее лицо, извлекло меня из той трясины, в которой я барахталась.
Вечером меня покинули последние силы. Закрыв глаза, я неподвижно лежала и с трудом могла дышать.
Мне казалось, что я умерла. Доктор Миго, наклонившись надо мной, сказал: «Спасибо, Эдит, вы первый человек, которого мне удалось спасти от этого отвратительного порока. За всю мою практику мне ни разу не удалось по-настоящему вылечить наркомана. Вы — моя первая победа».
Я вылечилась, но мои мучения не кончились. Еще четыре остановки на пути к Голгофе.
Врачи предупреждали меня: «Остерегайтесь. После дезинтоксикации потребность в наркотиках снова появляется в последние дни третьего, шестого, двенадцатого и восемнадцатого месяцев, следующих за излечением».
Я ждала этих дней с ужасом.
В течение восьми месяцев, одна в квартире, я жила в диком страхе: вдруг все начнется сначала.
Я не выходила из комнаты, погруженной в темноту, и никого не хотела видеть.
Но настал день, когда я раздвинула шторы и раскрыла двери. Солнце осветило мое жилище, и я снова вернулась к жизни.
Свободное копирование
