28 апреля
Встреча с акад. Леонтовичем Михаилом Александровичем. Вовек не видать бы мне этого знаменитого физика (в Большой Советской Энциклопедии о нем понаписано строк 25, с портретом), если бы не познакомила нас инспектор медотдела МВД Шах. Осердясь на меня за мои хлопоты о заключенном Галанскове, ткнула она пальцем в "Дело" несчастного заключенного и заорала: "Вот еще один лезет не в свое дело!" Это было письмо академика Леонтовича Министру Внутренних Дел. Ответ академику, составленный все той же Шах, гласил, что у Галанскова ремиссия, и он выписан на работу. Еще одна ложь. Не добившись ничего от мадам Шах, решил я познакомиться со своим товарищем по несчастью, позвонил Леонтовичу. Он пригласил приехать к нему домой. Дом неподалеку от института им. Курчатова, один из тех добротных "академических", какие строили при Сталине для высокопоставленных технократов. Просторная, но какая-то запущенная, лишенная женского присмотра квартира. Мебель громоздкая и обшарпанная, которая считалась очень модной в 40-х годах. Окна без занавесей. Старая обувь валяется в кабинете академика и в прихожей. Лыжи, рюкзаки. Обстановка удивительно простая. Сам — худой, спортивного вида (я бы сказал предельно узкий в фигуральном смысле слова) человек. Принял любезно, живо беседовал, очень прост, демократичен. Простая домашняя, без претензий, одежда. Речь очень ясная, точная. Весь без какой-либо аффектации. Договорились идти вместе к Министру и просить, чтобы Галанскова все-таки прооперировали. Потом заговорили о судьбах науки. Он рассказал, как пытались повторить лысенковскую сессию в 1949 году в физике. (Обсуждение шло под председательством покойного Топчиева.) Все шло к разгрому физики на идеологической основе. Д-р Штамм позвонил Берии, и тот сказал "Отставить, это мешает решению проблемы", и физики были спасены от идеологической чистки. "Проблема" касалась атомной бомбы и других атомных дел. Но самая интересная для меня часть разговора относилась к Сергею Ивановичу Вавилову. Леонтович с ним дружил. С. И. рассказал о своих разысканиях о Лавуазье. Оказывается, к Лавуазье, как директору Парижской Академии наук, несколько раз попадали работы по химии и физике, написанные неким доктором Маратом. Статьи были, по словам С. И., "патологические", т. е. завиральные, и Лавуазье их со всей твердостью ученого изничтожал. Когда же совершилась Великая революция, неудачливый химик, но радикальный революционер Марат припомнил откупщику Лавуазье свой бывший позор. Сергей Иванович говорил Леонтовичу, что видит аналогию этой истории в судьбе своего брата. Роль Марата сыграл на этот раз Лысенко.
На мой вопрос о том, зачем Сергей Вавилов согласился стать президентом АН СССР, Леонтович ответил, что вероятно С. И. руководствовался той же идеей, что чаще всего толкает ученых на подлости, — он надеялся улучшить положение своего института. В связи с этим Леонтович рассказал как два года назад в "Nature" появилась статья видного английского физика о том, как в СССР подбирают ученых для поездки на Международные конгрессы, как не пускают самых талантливых и т. д. И вдруг совершенно неизвестно почему на эту правдивую статью ответил советский академик Энгельгардт, который вопреки реальности стал утверждать, что все, кто желает ехать на конгрессы — едут. Леонтович развел руками — зачем Энгельгардту такие статьи? Очевидно для того же — поправить свои дела...
Леонтович понравился мне прежде всего простотой и естественностью. Когда я спросил его, хочет ли он походатайствовать за Галанскова, он нисколько не удивился и как о чем-то само собой разумеющемся сказал:
— Это надо сделать. Мы, люди, имеющие хоть какой-то вес, должны исполнять в стране роль Красного Креста (он вспомнил при этом, как жена Горького Е. Пешкова в первые годы революции осуществляла ту же функцию).
Был у священника о.Дмитрия Дудко. Великолепная коллекция икон, крестов. Впервые увидел на стене портреты Бердяева (победительная физиономия) и Флоренского рядом с Пастернаком. У о.Дмитрия простое крестьянское лицо, но он начитанный, интеллигентный человек. Заинтересовался моими поисками биографических материалов о Войно-Ясенецком. Обещал помогать. В доме тьма книг, видны следы напряженной интеллектуальной жизни. Но в чем смысл этой жизни — не понял.
Свободное копирование
