Поездка в Россию - 1

ПОЕЗДКА В РОССИЮ. КРЫМ. ПЕТРУНКЕВИЧИ И БАКУНИНЫ. СМЕРТЬ СЕСТРЫ ВАРИ. ЯРОСЛАВЛЬ. ШАХОВСКИЕ. ПЕТЕРБУРГ. "ЗАМЕЧАНИЕ" МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ. "НАЧАЛО". ПОЛЕМИКА ГОРЕМЫКИНА И ВИТТЕ. ВВЕДЕНИЕ КРЕСТЬЯНСКИХ НАЧАЛЬНИКОВ. РЕВИЗИЯ ИХ И СОСТАВЛЕНИЕ ЗАПИСКИ. ЗАПИСКА О ЗЕМСТВЕ. СОЧИНЕНИЕ БУМАГИ ОБ УПРАЗДНЕНИИ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРСТВА. НЕОЖИДАННОЕ ФИАСКО И НАЗНАЧЕНИЕ ГЕН. А.И. ПАНТЕЛЕЕВА. ПОСЛЕДНИЙ ОБЪЕЗД КРАЯ. МОЯ ОТСТАВКА.

 В Крыму я виделся с Петрункевичами[1], которые гостили у Бакуниных[2], и через них в первый раз познакомился с Натальей Семеновной Бакуниной, с мужем которой Павлом Александровичем я был уже знаком раньше. К Бакуниным я ходил не один раз в их чудное имение "Горная щель" за четыре версты от Ялты. При мне к ним приехал другой брат, Александр Александрович Бакунин[3], тот самый, которого я встретил в Москве на обеде в честь Головачева.

 Имение Бакуниных "Горная щель" не было расположено на берегу моря, но от этого оно было не хуже по своему местоположению. Оно было построено лет за десять перед тем, когда Павлу Александровичу врачи рекомендовали жить на юге. Он, поселившись сперва у родственников Натальи Степановны Корсаковых в Чукуреаре, случайно набрел на эту прекрасную местность, расположенную в горах, против деревни Ай-Василь, и купил за пустяки 7 десятин. Влюбленный в эту землю, Павел Александрович с трудом раздобыл денег и построил на ней маленький, но очень изящный и уютный дом, в котором одна из комнат принадлежала Петрункевичам, а всего было в двух этажах пять комнат. Теперь, когда никого из жильцов этого дома, кроме Петрункевичей, давно уже не живущих там, нет в живых, мне сугубо дорого воспоминание о нем. В нем, кроме необыкновенной симпатии и ласки, которую внушали к себе его оригинальные и ласковые хозяева, было что-то так сильно говорившее о другой эпохе, об идейной жизни сороковых годов, что меня влекло к себе чрезвычайно властно. Я был в этом доме и с Рубакиным, и с Келлером, и с Елпатьевским[4], и с матерью, и один много раз, и каждый раз мне так было в нем тепло и уютно, что не хотелось уходить. Для меня, кроме милых хозяев и массы портретов, особенную привлекательность этого дома составлял домашний архив Бакуниных, собранный трудами Натальи Семеновны. У меня тогда же явилось желание начать его разработку, что я впоследствии и исполнил. В архиве этом находилась переписка всей семьи Бакуниных, начиная с десятых годов прошлого века, затем письма Михаила Бакунина и его братьев и сестер и их подруг Беер. Тогда я был не свободен и надо было дождаться, пока я освобожусь от службы, чтобы вплотную заняться этим делом. Пока же мы много беседовали с Павлом и Александром Александровичами, причем они рассказывали мне из своего прошлого, а я посвящал их в новую для них сибирскую жизнь. Я не знал тогда, что эти свидания были уже последними с Павлом Александровичем, который скончался в 1900 г. О Павле Александровиче Бакунине, так же как и о других его братьях, я расскажу в своем месте, когда начну говорить о разработке мною их семейного архива.

 Эти же месяцы крымского пребывания были также последним свиданием моим с сестрой Варей. Сестра Варя, уже давно больная страшной неизлечимой болезнью, прожив после того еще два года, скончалась в 1900 г. в городе Люблине, куда с нею переехала моя мать. Она умерла от этой болезни, первые признаки которой у нее появились за десять лет до того. Признаки эти были пятнышки на лице, сперва мало заметные, а потом мало-помалу увеличивавшиеся. Некоторые из докторов, у которых она лечилась, признали, что это lupus, но другие отвергали этот диагноз. Варя ездила за границу и долго лечилась у Ламана, который помог ей, приучив ее к суровому режиму жизни. Но затем, вернувшись, она скоро возвратилась к прежнему состоянию, причем пятна не уменьшались в размере, и к этой болезни присоединилась эмфизема легких, от которой она, в сущности, и умерла 35 лет от роду. Болезнь эта, конечно, составляла большое несчастие, но меня смущал еще задолго и до болезни вид Вари, который показывал, что она не чувствует себя счастливой. И хоть она клялась мне и матери моей в том, что она счастлива, но наружный вид ее показывал другое. Частое ли рождение детей, которых у нее было целых шестеро, причем последняя -- Люся родилась уже во время болезни, постоянное ли откладывание зятем моим защиты диссертации, которую он так и не защитил, постоянно озабочивало ее, но только она всем своим видом давала чувствовать, что чего-то недостает в ее жизни. Мне кажется, что секрет ее неудовлетворения судьбою надо искать в характере ее мужа. Между тем муж ее, Евгений Михайлович, был безусловно хороший человек и в раннем возрасте он обещал сделаться если не замечательным ученым, то во всяком случае выдающимся профессором. У него были все данные для этого, но не хватало одного -- силы воли. И Варя глубоко это чувствовала и страдала сильнее, чем он, не только за себя, но и за него. За время чуть не двадцатилетней жизни их в Ново-Александрии он, попивая пиво, так и не собрался представить и защитить диссертацию, написать которую для него, я уверен, было легче, нежели выдержать магистерский экзамен, который он, однако, выдержал. Варя очень болезненно переносила это, как удар своему собственному самолюбию, тогда как Евгений Михайлович мало останавливался на этом вопросе.

 Варя была страстная мать и постоянно проявляла это. Я помню, как однажды они ехали из Варшавы в Ново-Александрию, и третий сын ее, Шура, мальчик лет 10-12, спал в вагоне. Ему вдруг приснилось, что он потерял шапку, и он выскочил на ходу из вагона. Поезд в это время подходил уже к Ново-Александрии и Варя бросилась за ним. Она равно любила всех детей, но была строга с ними. У нее было три девочки и три мальчика, и бабушка взяла на себя заботу о их воспитании после смерти матери. Теперь уже старшая дочь и два сына Вари имеют свои собственные семьи и младшая -- Люся, которой не было трех лет при смерти ее матери, а теперь уже 23 года, -- состоит чиновником в ведомстве распределения народного продовольствия в Петербурге.

 В Ялте мы часто гуляли с женой и сыном, причем я не уставал любоваться морем. С доктором Сергеем Яковлевичем Елпатьевским мы ходили пешком на Яйлу и совершали иногда грибные экскурсии в лесничество.

 Здесь, между прочими знакомыми в Ялте, я встретил Сергея Сергеевича Зарудного в последнем градусе чахотки. Он сознавал свою неизлечимость и близость смерти и умирать ему было особенно трудно, ввиду того, что после него оставалась большая семья, содержание которой ложилось после его смерти на плечи его брата Александра.