Между молотом и наковальней
Интересное совпадение. Актера, наградившего этого мальчика сифилисом, я тоже знал. И он посещал амбулаторию, в которой я работал. Когда я открывал дверь, чтобы пригласить очередного больного, я всегда видел его сидящим на одном и том же месте. Он жался на краю скамьи, как бы боясь запачкать свой поношенный, но еще щеголеватый, пиджачок о грязные рабочие куртки своих соседей. С брезгливой гримасой входил он в кабинет. В одно из обоих последних посещений наложивший на себя руки юноша назвал мне его имя.
Брезгливый актер продолжал лечиться у меня. Аккуратно, два раза в неделю, приходил он ко мне.
Я ничем не обнаруживал знания тайны и смотрел на это полное, энергичное, бритое лицо с молчаливой враждебностью. Знал ли он об опасности, которую представляло для окружающих его прикосновение? Конечно, знал.
Я неоднократно говорил ему о сущности, о последствиях его заболевания, о необходимости изоляции.
Я думаю, что у него была слабая воля, а не злая. О таких людях говорят, что они слепое орудие своих страстей. Но что же из этого следует? Ведь преступление всегда остается преступлением. И сколько еще жизней будет им разрушено и отравлено!
Что я мог ему теперь сказать? Его жертва была уже в могиле. Никакое обличение виновника уже не могло вернут ее снова к существованию.
Допустим, что у этого актера есть девушка невеста. И я бы узнал о готовящейся свадьбе, назначенной через две недели. Это значит, я узнал бы о предстоящем неизбежном новом заражении. Как поступил бы я в этом случае? Побежал бы к невесте? Сообщил прокурору? Разгласил бы о болезни пациента? Первым моим движением, конечно, было бы предупредит девушку, повинную разве только в своей любви.
Но ведь болезнь больного это чужая тайна! Секрет, который мне доверен, потому что я обязался своей университетской присягой молчать. Могу ли я распоряжаться им по своему усмотрению?
Нет.
Ибо это есть врачебная тайна.
Впрочем, с врачебной тайной обстоит не так просто, как это может показаться с первого взгляда.
Это одно из наших больных мест. Если раньше спорили о том, что такое врачебная тайна, каков ее объем, ее смысл, ее пределы, то теперь все это волнует еще больше, потому что охрана коллективного здоровья, как социального блага, выдвинута сейчас на первый план.
Но социальный организм состоит из людей, отдельных единиц. Человек имеет свои неотторжимые вкусы, непреодолимые мнения, привычки, иногда крепкие, как инстинкты. Ближайшим непосредственным объектом медицины и является этот человек. Не всегда интересы человека, как он есть, конкретного человека, и мыслимого, так сказать, коллектива совпадают. Но наука не может не думать и о социальной безопасности.
Вот почему здесь, в этом этическом вопросе, есть множество спорных моментов, крупных и мелких. Врач же попадает как бы в тиски между молотом и наковальней. И это положение иногда бывает совершенно трагическим.
Представьте себе, что весенним вечером вы сидите в совершенно пустынном сквере. К вашей скамье подходит приличного вида субъект и садится рядом с вами. Завязывается разговор. Ваша физиономия внушает незнакомцу доверие, и вам приходится выслушать длинную исповедь преступника. Для вас ясно, что ваш сосед — жертва жестоких обстоятельств, голодный и загнанный человек, который скитается, как собака, и готов наброситься на кого угодно.
За себя вы, конечно, спокойны: у вас достаточно крепкие мышцы. Но в это время мимо вас проходит женщина. На руке у нее сверкает золотой браслет с крупным бриллиантом. Когда она скрывается в глубине аллей, ваш собеседник внезапно поднимается и направляется в ту же сторону. Глаза его блестят, как глаза волка.
Вы будете молчать, будете раздумывать? Вас будет удерживать мысль, что тайна открылась пред вами случайно, и что нечестно злоупотреблять доверчивостью преступника? Конечно нет!
Мы же, врачи, иногда скрещиваем руки на груди и молчим. Поза зрителя, может быть, и не равнодушного, взволнованного, но все же зрителя — это наша поза. Мы в таких случаях, как Понтий Пилат, по существу, умываем руки.
Этого требует от нас тогда врачебная тайна.
Свободное копирование
