В сентябре 1945 года я успешно окончил курсы, мне было присвоено воинское звание младший лейтенант. Скоро я был направлен в 92 тяжело - гаубичную артиллерийскую бригаду прорыва (92 ТГАБР) командиром огневого взвода. На такую же должность в ту же часть был направлен по нашей просьбе мой товарищ Коля Шнигерь, которому тоже было присвоено звание младший лейтенант. Мы попали в одну батарею, состоящую из двух огневых взводов, Коля командовал первым взводом, я командовал вторым. Взвод включал две 152 миллиметровые (шестидюймовые) пушки-гаубицы, каждая из которых транспортировалась канадским трактором типа “Джемси”. Эти трактора в войну поставлялись Красной Армии по ленд-лизу. Взвод состоял из двух отделений, каждое из которых обслуживало одно орудие. В батарею также входил взвод управления, которым командовал только что присланный из военного училища молодой лейтенант Борис Белоусов, и взвод связи, которым командовал молодой лейтенант из того же училища Борис Барсуков. Командовал батареей фронтовик, награжденный орденами и медалями, душевный человек, старший лейтенант Межиров. По виду и фамилии он, возможно, был еврей, но об этом я только теперь подумал.
Скоро все офицеры батареи познакомились и подружились. Нам выдали личное оружие: пистолеты ТТ и сабли. Сабли нам были положены по традиции, возникшей, когда артиллерия была на конной тяге, а офицеры передвигались верхом. Если с пистолетом я умел обращаться, то с саблей пришлось повозиться – дело в том, что при дежурствах, а также при торжественных построениях надо было докладывать или шагать во главе взвода с вытянутым клинком. Познакомился я также со старшиной батареи, командирами отделений, личным составом взвода. С одним из командиров отделений, заслуженным фронтовиком, отношения сначала не сложились. Он имел звание старший сержант, до меня командовал моим взводом, пытался меня дискредитировать. Пришлось посоветоваться с командиром батареи, с которым этот старший сержант вместе воевал. Тот поговорил с ним, пояснил, что я прислан на эту должность, что старшему сержанту скоро домой, назначил его помощником командира взвода, в результате работа во взводе наладилась.
Наша бригада дислоцировалась в городе Кремс в Австрии. Это небольшой город в нескольких десятках километрах от Вены, упомянут в романе Льва Толстого “Война и Мир”. Материальная часть – орудия и трактора – располагалась на высоком берегу Дуная в отрытых укрытиях - капонирах, на окраине города, недалеко в немецких казармах жили солдаты и младшие командиры. Офицеры жили в общежитии, в качестве которого служила часть дома католического священника. Этот дом находился в центре города.
Я неплохо знал немецкий язык, на котором говорят в Австрии, чему способствовало мое знание еврейского языка идиш, изучение немецкого языка в школе, а также общение с немцами на принудительных работах во время немецкой оккупации. Поэтому после недолгих поисков мне удалось договориться с одной австрийской семьей, состоящей из двух женщин (матери и дочери средних лет, муж которой погиб на фронте), чтобы они неофициально сдали мне комнату. За это я давал им продукты из моего офицерского пайка и из трофеев. Давал я им также деньги - оккупационные шиллинги, которые нам выдавали на руки в качестве денежного содержания. Нам были положены также советские деньги, но их нам начисляли на сберегательные книжки. Эта квартира служила мне и моим друзьям офицерам для общения, дружеских попоек и прочего.
В выходные дни мы ходили на танцы в местный танцевальный зал. Туда также приходили молодые австриячки. Дело в том, что многие австрийцы считали, что немцы оккупировали Австрию, а мы освободили ее, поэтому относились к советским войскам с определенной симпатией, хотя многие из их близких воевали против нас. По той же причине наше командование не возражало против общения с местным населением. На танцах мы знакомились с молодыми австриячками, завязывались симпатии.
Мой друг Коля Шнигерь познакомился с молодой австриячкой (между собой офицеры называли своих подруг немками), очень красивой по имени Мария, имевшей трехлетнего ребенка, муж которой погиб на фронте. Они быстро подружились, полюбили друг друга по настоящему – Коля был очень привлекательный красивый юноша. Как уж они между собой разговаривали – один бог знает, но ведь понимали друг друга, хотя Коля очень плохо знал немецкий, а Маша (так Коля ее звал) — еще хуже русский. Я с ней тоже подружился, меня она называла уважительно герр Симон. Встречались они часто и у меня на моей квартире. Мария познакомила меня со своей сестрой, с которой я пытался подружиться, даже подарил ей свое фото. Но однажды Мария меня предупредила, что ее сестричка выколола моей фотографии глаза, после чего наши свидания закончились. Нашел я себе девицу на танцах попроще, с которой и подружился.
В Австрии, или еще раньше, я стал искать своих родственников, для чего сначала написал в общесоюзный центр по розыску эвакуированных, который находился, кажется, в городе Бугульма. Получил ответ, что сестра Инна Додик действительно эвакуировалась 26 июня 1941 г. в Ферганскую область Узбекистана, Кировский сельсовет. Написал туда, пришел ответ, что Инна действительно жила там, но выбыла на Родину. После этого, написал Инне в Бар на почту, до востребования. Скоро к моей радости получил от Инны ответ, где также сообщался адрес моей двоюродной сестры Раи, дочери тети Майки, сестры Цили и Поли, с которыми я был в лагере в Якушинцах. Она также сумела эвакуироваться из Одессы, где до войны училась в Одесском мукомольном институте. Сейчас она проживает в Одессе в общежитии института, в котором снова учится. Про себя Инна писала, что после долгих мытарств она осела в Средней Азии, где работала на текстильной фабрике. Она пыталась меня найти, но ей это не удалось. О том, что я жив, она уже знала, о некоторых подробностях ей рассказали сестры Лиза и Клара, которые жили со мной в Матийкове в «цыганской» хате, особо они отмечали мой побег из жандармерии в Мытках Она уже обратно приехала в Бар, где вышла замуж за фронтовика Тимофея Райдуна, живет в его доме. Просила написать про себя и родных, хотя кое – что уже знала. С отцом Тимофея и его глухонемым младшим братом Пиней я во время оккупации вместе работал в колхозе. Вся оставшаяся в Баре семья Райдунов была расстреляна немцами в августе 1942 года. Получил я также письмо от моей двоюродной сестры Раи, которой Инна передала мой адрес. Она писала, что всю войну была в Красной Армии, работала на военно - санитарном поезде. Просила написать, о себе, моих родных, о ее маме, сестрах Циле и Поле. Я сразу же написал обеим подробные письма в пределах возможного, с учетом сложности событий.
Я пытался узнать также о судьбе моего старшего брата Миши, писал в центр по эвакуации, в Львовский университет, в военные организации. Везде получал стандартные ответы, что сведений нет. Возможно его убили националисты в Львове в начале войны, может он ушел из Львова с Красной Армией и погиб на фронте.
Как в Баре, так и в Одессе, в 1945-1946 годах жилось очень тяжело, разруха, карточная система, не хватало всего: еды, других товаров, лекарств. По возможности я посылал посылки с продуктами, ширпотребом, школьными принадлежностями, лекарствами, как в Бар, так и в Одессу. Кое-что из моего пайка, что-то удавалось покупать у крестьян за шиллинги, многое покупал в местных магазинах и аптеках.
В целом должен сказать, что в Австрии мне жилось весьма хорошо материально, было удовлетворенное чувство, что я помогаю родным, был дружный офицерский коллектив, нормально шли дела личные, вполне удовлетворительно шла служба.
Свободное копирование
