Дня через два после бала мать повела меня в школу № 11 имени Льва Толстого Хамовнического района — сокращенно Хамрайон, которая до революции называлась Алферовской женской гимназией. Помещалась она в 7-м Ростовском переулке близ Плющихи.
Я поступал в ту самую гимназию, в которой до меня учились мои старшие сестры. Они оставили после себя самую хорошую память и по учению и по поведению, но когда я шел на экзамены, то и не подозревал, как мне повезет благодаря сестрам. Шагал я опустив голову, точно на заклание, и все повторял про себя:
— Пророк Наум, наставь на ум.
Вообще-то я был хорошо подготовлен по русскому языку, по истории, по географии, по языкам французскому и немецкому. Даже если бы мои сестры учились в других учебных заведениях, все равно я выдержал бы экзамены успешно. А тут учительницы сразу начинали радостно вспоминать — кто Лину, кто Соню, расхваливать их, спрашивать, что они сейчас делают, потом спохватывались, задавали мне два-три вопроса и отпускали. Осечка произошла с природоведением, вернее, с анатомией человека, которую я вообще не проходил. Я ответил, что у человека двадцать ребер и соединяются они как сзади, так и спереди с помощью двух позвоночников. А на вопрос учительницы, каких двух видов бывает человеческая кровь, я ответил, что черная и праведная. Когда же удивленная учительница потребовала объяснений, я патетически продекламировал:
И вам не смыть своею черной кровью
Поэта праведную кровь.
По природоведению я был принят условно, с тем чтобы через месяц вторично сдать экзамен, что я и выполнил.
Предстоял последний экзамен по арифметике. Ужас охватил меня. Учитель-то был, оказывается, новый, только в том году поступивший и, значит, не знавший моих сестер.
И он прошел мимо меня — высокий, несгибающийся, в свирепых очках, с маленькой козлиной бородкой на узком лице. Я его сравнил с палачом. В класс по очереди входили его жертвы — мальчики и девочки. Едва ступая, я вошел через роковую дверь и положил на столик свой экзаменационный листок.
— Садитесь, — не глядя на меня, произнес грозный математик.
Я сел на кончик стула. Он прочел листок и сразу взглянул на меня. Я готов был провалиться в преисподнюю. Но он задал мне такой вопрос, какой я никак не ожидал. И я тут же понял, что спасен.
— Скажите, пожалуйста, что — Владимир Голицын, который учился в гимназии на Староконюшенном, вам не родственник?
— Он мой старший брат! — воскликнул я, ликуя.
— Хороший был юноша, хотя с математикой порой не ладил и по поведению не всегда… А скажите, пожалуйста, где он сейчас и что он делает?
И тут я увидел, что очки экзаменатора вовсе не свирепые, наоборот поблескивают доброжелательными зайчиками.
Я сел на своего резвого конька и без запинки помчался рассказывать какой мой брат талантливый художник, как он путешествовал по северным морям, как строил корабль «Персей», упомянул о малице и о шекльтонах.
Учитель — его звали Андрей Константинович Исаков — изредка вставлял:
— Как интересно! Как интересно!
Только было я собрался рассказывать о предстоящей женитьбе Владимира, как в класс вошла учительница.
— Андрей Константинович, вы совсем замучили мальчика, — сказала она. Там целая очередь, мамы волнуются.
— Да, да, — спохватился он, — задам последний вопрос. — И, обернувшись ко мне, он спросил: — Дайте, пожалуйста, четкое определение, что такое составные именованные числа?
Я как раз только что это повторил и потому отрапортовал без запинки.
— Очень хорошо! — сказал учитель и поставил закорючку в экзаменационном листке.
Я выбежал и, не стесняясь многих тетей, мальчиков и девочек, подскочил к матери и крикнул нарочно громко:
— Выдержал!
Так я стал ежедневно ходить пешком со Спиридоновки на Плющиху. Конец был порядочный. По Садовому кольцу, где двигался трамвай «Б», большую часть пути я мог бы проезжать, но мать мне сказала, что денег у нас очень мало, а пешком ходить полезно, к тому же мы вот-вот должны переехать на новую квартиру, от которой до гимназии будет совсем близко.
Свободное копирование
