Через месяц к нам пришли с ордером на «изъятие книг». Посреди кабинета было разостлано одеяло, и на него из шкафов летели книги — все, изданное за границей, все, изданное до революции (кроме классиков). Мы с мамой молча смотрели на это. Одного одеяла не хватило. Я отказалась дать. Звонили в НКВД — принесли еще. Проводил эту «операцию» Михаил Сыщиков.
Очень тяжело было продолжать жить в прежней квартире. Я не могла оставаться одна — ночевала в комнате мамы. Кроме того, за квартиру была назначена огромная плата. Мы переехали в другую. После отъезда немецких семей пустых квартир было много.
Чтобы отвлечь меня от тяжелых мыслей, мама устроила меня в изысканное ателье Анни Адамс, не для заработка, а чтобы я находилась среди людей и была занята. Я всегда все себе шила сама и любила это. В ателье все были молодые, веселые, шили очень красивые вещи — у Анни был прекрасный вкус. За мою работу мне даже стали платить. Но на частное ателье наложили очень большой налог, мастерская перешла в артель, и такой безвкусицы, которая там стала царить, я не могла вынести. Меня устроила на электростанцию работавшая там Люба Ланге. Я там пригодилась благодаря знанию русского и эстонского — постоянно приезжали русские ревизоры. Оказалось, что я и считаю неплохо, — меня сделали счетоводом. Кроме электростанции был учрежден Электротрест. Часть служащих перевели туда, и меня в том числе.
Уже надвигалась зима. Мама не оставляла хлопот о том, чтобы для арестованных были приняты теплые вещи. Была даже у какого-то приезжавшего большого энкаведешного начальника. И, о чудо, добилась! И мы, и все те, у кого в семьях были арестованные, получили извещение о том, что такого-то числа, в таком-то часу принимаются для такого-то вещи. И был список. Как радостно несла я эти вещи, и сколько в очереди было таких же, как я!