Мы переплыли на южный берег Крыма, в Суук-Су.
Рассказывали, что когда-то Елисеев доставил на плоский каменистый берег огромное количество украинского чернозема, а английский садовник создал на ставшем плодороднейшем участке волшебный, цветущий во все времена года парк. Посреди него стоял дворец, каждая комната в котором была произведением искусства. Мне до этого не приходилось видеть что-нибудь подобное, и я, как зачарованная, ходила по этим китайским и мавританским залам. Выше стояли Елисеевские гостиницы, горизонт закрывала цепь гор с вершиной Ай-Петри.
Во дворце развернули санаторий, но просуществовал он очень недолго. Люди бежали из Крыма, как только могли. Рассказывали, как в Ялте, у пристани, белые офицеры перед тем, как подняться на Корабль, увозивший их в Константинополь, гладили головы своих коней и, обливаясь слезами, стреляли им в висок, чтобы не оставлять на мученья.
О Елисеевском парке у меня осталось волшебное воспоминание. Мы, дети, почти весь день проводили на тутовых деревьях, объедаясь ягодами. Пальцы были черными от кожуры, покрывавшей незрелые грецкие орехи. Если был ветер, влезали на вершины магнолий, прижимались к их гибким стволам и раскачивались. По субботам я с подносом над головой ходила за мамой по розарию, а она срезала расцветшие розы, чтобы потом разнести их всему персоналу и немногим отдыхающим.
С разрешения уехавшей Бекетовой (винодела) мы жили в ее прекрасном доме (я готова назвать его дворцом), заняв второй этаж. Внизу жил управляющий. Имение называлось «Барбо Кристо» — «Борода Христа». Дом был построен на склоне холма, с третьего этажа был выход в парк.
Крым становился советским. Великокняжеские дачи вдоль берега моря стали домами отдыха. В одном из них мама работала врачом. Очень странные люди поселились в нем. Никто не жил под своей фамилией — всякие «черные» и «красные» драконы. Мама поступила умно: во время первого обеда объявила всем, что она врач, но докучать врачебными осмотрами не будет. Врачебный кабинет находится там-то, ежедневно в такие-то часы она примет каждого, кто к ней обратится.
В сохранившейся с тех пор анкете сказано, что доктор Бежаницкая «с 5 мая 1921 г. по 1 марта 1922 г. была врачом двух домов отдыха на Крымском побережье и совхоза Кореиз и Ай-Петри».
Я знала только один дом отдыха, куда я ходила с судками в обеденное время и получала обед для бабушки и себя. Однажды полуголые отдыхающие остановили меня, сломали ветку и стали копаться в судках. Остались недовольны, не найдя ничего особенного. Очень они были противные.
Когда в Крыму начались массовые расстрелы, этот обед предназначался еще и для третьего человека — у нас скрывался белый офицер с поврежденным позвоночником. Звали его Николай Константинович Поливанов. Он был в числе приговоренных к расстрелу. Всех выстроили на краю обрыва с расчетом, что убитый упадет вниз и не надо будет трудиться над уборкой трупов. У Николая Константиновича хватило выдержки упасть в обрыв одновременно с залпом. При падении покалечился, но остался жив. Затаился. Дождался темноты. С трудом выполз. Двигался, превозмогая боль. На кого-то наткнулся, тот помог и, зная доброту моей мамы, привел его к нам. Больного положили на пустовавшем третьем этаже. Люди были хорошие — никто не донес, предупреждали о возможных обысках. Тогда и для меня находилась «ответственная деятельность» — я становилась «костылем» и уводила больного в заросший парк, по известным мне дорожкам. Маме удалось Николая Константиновича сохранить и вылечить.
