19. 1709. Три партии при дворе
Мне трудно подобрать подходящее слово для того, о чем я собираюсь говорить. Под влиянием перемен, как должностных, так и имущественных, постигших Вандома и Шамийара, двор более чем когда-либо разделился на партии. Вероятно, именовать их заговорами было бы известным преувеличением, но более точного слова для того, что происходило, мне не найти. Назову их все же заговорами, и хотя название это слишком сильно для того, что я имею в виду, однако иначе это явление одним словом никак не обозначить, разве что с помощью пространных парафраз. Двор разбился на три партии, включая и самых заметных особ, каковые ни к кому явно не примыкали, но у некоторых из них были еще и свои личные убежища и запасные выходы. Очень немногие пеклись при этом лишь о благе государства, пошатнувшееся благополучие коего выставлялось всеми в качестве единственной заботы; на деле же большинство заботилось лишь о себе, и всякий добивался того, что, по его мнению, могло от него ускользнуть, — почета, видного положения, а в дальнейшем и власти; другие мечтали отхватить состояние или должность; третьи, более скрытные или менее значительные, тяготели к одной из партий и представляли собой отдельную группу, дававшую иногда толчок событиям, а тем временем постоянно участвовавшую в гражданской войне злоязычников. Под крылышком г-жи де Ментенон объединился первый заговор, главари коего, жаждавшие падения Шамийара и вознесшиеся благодаря падению Вандома, под которого подкапывались что было сил, обменивались взаимными услугами с герцогиней Бургундской и водили дружбу с Монсеньером. Они блистали, и общественное мнение благодаря Буффлеру к ним благоволило. К ним тянулись и другие, желая придать себе блеск или извлечь какую-либо корысть. Даже пребывание на берегах Рейна не мешало д'Аркуру быть лоцманом этого заговора; Вуазен с женой, служа опорой друг другу, были его орудиями. Во второй линии находился канцлер,[1] крайне недовольный враждой, которою воспылала к нему г-жа де Ментенон и, соответственно, отдалением от короля; за ним Поншартрен, во всем ему помогавший; обер-шталмейстер,[2] состарившийся в интригах, наладивший союз д'Аркура с канцлером и собравший всех в одну свору; его кузен д'Юсель, философ с виду, циник, эпикуреец и законченный лжец, чья натура, отравленная чудовищным самомнением запечатлена выше; Шуэнша внушила о нем Монсеньеру самое благоприятное мнение, а Беренген с женой и Биньон это мнение еще раздули; маршал де Вильруа, который, будучи в глубокой опале, не утратил приязни г-жи де Ментенон и перед коим прочие заискивали как по этой причине, так и потому, что в прежние времена король питал к нему привязанность, а г-жа де Ментенон могла возбудить ее вновь; герцог де Вильруа, вдохновляемый маршалом, но ведущий себя совсем по-другому; и де Ларошгийон, который, посмеиваясь да помалкивая, расставлял силки; через Блуэна и прочих закулисных деятелей они знали все и питали юношескую веру в Монсеньера; издали, однако, неустанно плели они интриги, чтобы погубить Вандома и Шамийара; заодно с ними была герцогиня де Вильруа, не блиставшая умом, что восполнялось у ней чутьем, великой осторожностью, умением держать язык за зубами и доверием герцогини Бургундской, которая во многом на нее полагалась и находилась под сильным ее влиянием. С противоположной стороны самым заметным лицом из всех был герцог де Бовилье — по причине надежды, которую порождали происхождение, добродетель и дарования его высочества герцога Бургундского, питавшего к нему решительную симпатию; душой и вдохновителем этой партии был герцог де Шеврез; архиепископ Камбрейский, опальный изгнанник, служил ему лоцманом; за ними шли Торси и Демаре, о. Телье, иезуиты и Сен-Сюльпис,[3] к слову сказать, весьма далекий от иезуитов; с другой стороны, Демаре был другом маршала де Вильруа и маршала д'Юселя, а Торси водил дружбу с канцлером, с которым его объединяли римские дела, и, соотвественно, был настроен против иезуитов и Сен-Сюльписа, а также оставался в этом вопросе в натянутых отношениях со своими кузенами де Шеврезом и особенно де Бовилье, отчего между ними порой возникала натянутость, а то и стычки; эти же двое были по необходимости связаны между собой более тесно, во всем были заодно, постоянно имели возможность видеться, не сговариваясь, и не нуждаясь в посредниках благодаря постам, которые занимали; поскольку они обо всем узнавали сразу же, у них имелась возможность тешить остальных иллюзиями и одним взмахом руки преображать иллюзии в достоверность; а поскольку источник всего этого был им ведом, то по своему желанию они могли опрокидывать чужие расчеты; бесспорно, на протяжении царствования Людовика XIV всеми делами заправляли министры, и несмотря на то, что г-же де Ментенон удалось заслужить у них некоторое доверие, она не смела ни спросить, ни обнаружить к чему-либо интерес и лишь урывками узнавала о делах от короля, а потому испытывала сильнейшую нужду в собственном министре. Герцоги де Бовилье и де Шеврез и сторонники их никого не удостаивали доверием иначе как по крайней необходимости и только в минуту крайней необходимости. Им приходилось лишь отражать удары, и, поскольку они уже находились у власти, им нужно было не наступать, а только защищаться; среди них не было насмешников: их набожность держала зубоскальство в узде, однако выставляла их в несколько смешном свете; зато к Шуэнше и г-же де Ментенон тянулись сливки общества, они были в моде, им завидовали. Эти две партии заговорщиков относились друг к другу с уважением. Первая вершила свои дела в тишине, вторая, напротив, с шумом, не упуская ни единой возможности нанести ущерб противнику. На ее стороне был цвет двора и армии, и число ее сторонников все умножалось вследствие отвращения и ропота, возбуждаемого правительством; мудрых же людей привлекала честность Буффлера и дарования д'Аркура. В третью партию входили д'Антен, герцогиня Бурбонская, г-жа де Лильбон с сестрою, неразлучный с ними дядюшка[4] и теневой Медонский двор. Ни первая, ни вторая партия не признавали третьей, обе боялись ее и держались по отношению к ней вызывающе; но ради Монсеньера их обхаживали все, включая и самое герцогиню Бургундскую. Д'Антен и герцогиня Бурбонская были заодно во всем, оба они были равно обесславлены, что не мешало им стоять во главе партии; д'Антену это удавалось по причине что ни день возраставшей близости с королем, каковою он, будучи человеком светским и более того, умело пользовался; он и герцогиня Бурбонская умели извлекать изрядные преимущества даже из близости с Монсеньером. Это не значит, что обе дамы из Лотарингского дома не пользовались у короля и м-ль Шуэн еще большим доверием, чем эти двое. У помянутых дам было еще одно преимущество, о котором никто не знал ни тогда, ни долгое время спустя: я заранее рассказал о том много выше;[5] преимущество это состояло в их постыдной, но покоящейся на прочном основании, а потому заботливо скрываемой связи с г-жой де Ментенон; но они еще были оглушены двумя залпами, так недавно погубившими Вандома и Шамийара. Буффлер, д'Аркур и главные их приспешники ненавидели Вандома за гордость и за то, что он поднялся до высшего ранга и высшей должности; по тем же причинам, а еще более под влиянием его высочества герцога Бургундского Шеврез, Бовилье и сторонники их также не желали его знать.
Свободное копирование
