В среду 8 июня Месье приехал из Сен-Клу в Марли[1] отобедать с королем и по обыкновению вошел в его кабинет, когда оттуда выходили члены государственного совета. Короля он застал раздраженным, оттого что герцог Шартрский намеренно огорчает его дочь; прямо же подействовать на него король не мог. Герцог был влюблен в м-ль де Сери, фрейлину Мадам, и повсюду о том раструбил. Король заговорил об этом и резко укорил Месье поведением его сына. При том настроении, в каком находился Месье, этого оказалось достаточным, чтобы он взвился и язвительно ответил, что у отцов, которые сами ведут подобную жизнь, слишком мало добродетели и влияния, чтобы порицать за это детей. Король, понявший, что кроется за такими словами, свернул на необходимость дать его дочери покой, говоря, что подобные вещи в любом случае не должны происходить у нее на глазах. Но Месье уже закусил удила и ядовито напомнил, как сам король вел себя с королевой и как он, путешествуя, сажал своих любовниц к ней в карету. Рассерженный король вышел из себя, так что они, уже не сдерживаясь, начали кричать друг на друга.
В Марли четыре больших апартамента внизу одинаковы, и каждый состоит всего из трех комнат. Комната короля смежна с маленьким салоном, который в этот час был полон придворных, жаждавших видеть, как король прошествует к столу; по какому-то особенному обычаю, причина которого никому неведома, дверь кабинета в Марли всегда оставалась открытой, кроме часов, когда заседал государственный совет; она была задернута портьерой, которую привратник приподнимал, пропуская кого-нибудь. Когда поднялся крик, он вошел и доложил королю, что его слышно в соседней комнате и Месье тоже слышно, после чего вышел. Второй королевский кабинет, где стоял королевский стульчак, сообщался с первым и не имел ни дверей, ни портьеры; он выходил в другой маленький салон. В этом втором кабинете вечно торчали дворцовые лакеи, и они с начала до конца слышали весь разговор, о котором я только что рассказал.
Предупреждение привратника заставило собеседников говорить тише, но не прекратило обмен упреками; потерявший самообладание Месье заявил королю, что, принуждая жениться его сына, он сулил ему золотые горы, а между тем до сих пор не расщедрился даже на губернаторство, что он, Месье, страстно желал определить сына на службу в армию, чтобы тот оторвался от своих интрижек, и сын его тоже этого хотел; впрочем, королю это прекрасно известно, поелику его настоятельно просили об этой милости; но раз король не хочет этого, он не может запретить сыну развлекаться, дабы утешиться. Еще Месье добавил, что теперь он видит, сколь правы были те, кто предупреждал его, что этот брак не принесет ему никакой выгоды, только бесчестье и стыд. Король, все более разъяряясь, ответил, что из-за войны вскоре вынужден будет провести значительное сокращение расходов, а поскольку Месье столь мало склонен исполнять его волю, он, пожалуй, начнет с его пенсиона, а не с урезания собственных трат.
В этот момент королю доложили, что кушать подано. Через минуту они вместе вышли к столу.
Месье был весь багровый, глаза его сверкали от гнева. Лицо его так пылало, что некоторые из дам, сидевших за столом, и придворных, стоявших за стульями, вынуждены были сказать, что Месье, судя по его виду, совершенно необходимо пустить кровь. О том же самом уже поговаривали и в Сен-Клу, да и сам он признавался, что околевает без кровопускания; король тоже, несмотря на их перепалки, неоднократно настаивал на этом. Танкред, первый хирург Месье, был стар, кровь пускал плохо, а однажды ему это даже не удалось; Месье же не хотел, чтобы он открывал ему вену, но по своей доброте, дабы не огорчать старика, не позволял и другим хирургам пустить ему кровь, что его и погубило. Теперь король еще раз завел об этом разговор и добавил, что не понимает, что его удерживает отвести Месье к себе в комнату и приказать бросить ему кровь. Обед прошел как обычно, Месье, как всегда во время обеих своих трапез, ел очень много, не говоря уже о шоколаде, который ему подавали по утрам, и всякого рода фруктах, печеньях, сластях и лакомствах, которые поглощал в течение всего дня: ими были набиты его карманы и столы у него в кабинетах. По выходе из-за стола король один, Монсеньер с принцессой де Конти, герцог Бургундский один, герцогиня Бургундская с несколькими дамами по отдельности поехали в Сен-Жермен с визитом к королю и королеве Английским. Месье, который привез герцогиню Шартрскую из Сен-Клу на обед к королю, тоже поехал с нею в Сен-Жермен, а когда туда прибыл король, возвратился вместе с нею в Сен-Клу.
Вечером, после ужина, когда король был еще у себя в кабинете с Монсеньером и принцессами, как это бывало в Версале, из Сен-Клу прибыл Сен-Пьер и попросил дозволения поговорить с королем насчет герцога Шартрского. Его провели в кабинет, и он сообщил королю, что Месье за ужином почувствовал сильное недомогание, ему пустили кровь, после чего состояние Месье улучшилось, но ему дали рвотное. Месье как раз ужинал, как обыкновенно, с дамами, пребывавшими в Сен-Клу. Перед десертом он наливал ликер герцогине де Буйон, и тут все обратили внимание, что он лепечет что-то невразумительное и куда-то показывает рукой. Дело в том, что иногда Месье случалось говорить по-испански, и потому некоторые дамы стали переспрашивать его, а другие закричали; все произошло в один миг: с Месье случился апоплексический удар, и он упал на герцога Шартрского, который поддержал его. Месье унесли в его покои. Его трясли, переносили с места на место, пустили кровь, причем обильно, дали сильное рвотное, но он так и не приходил в себя.
Услышав это известие, король, который раньше спешил к Месье при самом ничтожном его недомогании, направился к г-же де Ментенон и велел разбудить ее; у нее он пробыл с четверть часа, около полуночи возвратился к себе и приказал держать наготове кареты, а маркизу де Жевр ехать в Сен-Клу и, ежели Месье станет хуже, вернуться сюда и разбудить его, после чего отправился спать. Думаю, что, не говоря уже об их размолвке, король подозревал некое притворство со стороны Месье, желавшего сгладить происшедшую ссору, и потому отправился посоветоваться с г-жой де Ментенон, предпочитая нарушить приличия, нежели быть обманутым. Г-жа де Ментенон Месье не любила и опасалась: он выказывал ей недостаточно почтения и не раз в присутствии короля отпускал, несмотря на всю свою робость и почтительность, едкие замечания на ее счет, в которых выражал презрение к ней и свойственный ему стыд перед общественным мнением. Поэтому она отнюдь не настаивала, чтобы король почтил Месье своим приездом, и подавно уж не советовала пренебречь сном и ехать ночью, дабы стать свидетелем столь скорбного зрелища, способного его тронуть и погрузить в раздумье; к тому же она надеялась, что, если все пойдет быстро, король будет избавлен от лицезрения картины смерти.
Едва король улегся, прибыл паж Месье; он доложил королю, что Месье лучше и он приехал попросить у г-на принца де Конти шафгаузенской воды, которая весьма помогает при апоплексическом ударе. А еще через полтора часа от герцога Шартрского прибыл Лонгвиль, который разбудил короля и сказал, что рвотное не подействовало и Месье очень плох. Король поднялся, отправился в Сен-Клу и по пути повстречался с маркизом де Жевром, который как раз спешил уведомить короля, остановился и сообщил те же самые сведения. Можно представить, какой шум и смятение были в Марли и какая паника в Сен-Клу, этом дворце наслаждений. Из Марли все, кто как мог, понеслись в Сен-Клу: в кареты набивались без разбора и церемоний, кто скорей успеет. Монсеньер ехал с герцогиней де Бурбон; он был так потрясен сообщением, поскольку сам недавно выбрался из такого же состояния, и так ослабел, что конюшему герцогини пришлось в полном смысле слова внести его в карету. Король прибыл в Сен-Клу в третьем часу ночи. После удара Месье так ни разу и не приходил в сознание; единственный проблеск был под утро, когда отец дю Треву пошел служить мессу.
И в самых страшных сценах нередко случаются мгновения смешных контрастов. Возвратясь, отец дю Треву стал кричать Месье: «Месье, неужто вы не узнаете своего духовника? Неужто не слышите, как добрый отец дю Треву обращается к вам?» — чем вызвал неприличный смех тех, кто не столь уж сильно был расстроен.
Король же выглядел глубоко огорченным. И так очень скорый на слезы, сейчас он просто заливался ими. Надо сказать, он всегда нежно любил Месье. И хоть последние два месяца отношения у них были плохие, эти скорбные минуты пробудили всю его братскую любовь. Возможно, он упрекал себя, что утренней ссорой ускорил его смерть; как-никак Месье был моложе на два года и всю жизнь отличался таким же крепким, а то и лучшим здоровьем, как король. Король прослушал мессу в Сен-Клу, а поскольку к восьми утра никакой надежды на выздоровление Месье не осталось, г-жа де Ментенон и герцогиня Бургундская уговорили его величество покинуть Сен-Клу и возвратились с ним в его карете. Перед отъездом он сказал несколько ласковых слов герцогу Шартрскому; оба они сильно плакали, и молодой герцог сумел воспользоваться моментом. «Государь, что будет со мной? — обняв колени короля, воскликнул он. — Я теряю Месье и знаю, что вы не любите меня!» Король, удивленный и весьма тронутый, заключил его в объятия и говорил с ним крайне ласково. По возвращении в Марли он вместе с герцогиней Бургундской прошел к г-же де Ментенон. Через три часа, когда приехал г-н Фа-гон, которому было велено не покидать Месье, пока тот не скончается либо не почувствует облегчения, что могло произойти только чудом, король спросил: «Что, господин Фагон, мой брат скончался?» «Да, государь, — ответил тот. — Лекарства оказались бессильны». Король долго плакал. Его убеждали поесть у г-жи де Ментенон, но король захотел отобедать, как обычно, с дамами, и во время обеда, очень короткого, у него неоднократно появлялись на глазах слезы; потом он до семи часов заперся у г-жи де Ментенон, а в семь совершил прогулку по саду. Он обсудил с Шамийаром, а затем с Поншартреном церемониал погребения Месье, отдал распоряжения церемониймейстеру Дегранжу, поскольку обер-церемониймейстер Дре был в итальянской армии. Отужинал он на час позже, чем обычно, и скоро лег спать. В пять ему нанесли визит король и королева Английские,[2] но продлился он очень недолго.
Свободное копирование
