Проклятием и тормозом Нотовича было то, что он непременно хотел быть писателем. Писателем-философом, писателем-публицистом, писателем-драматургом. Другие издатели не столь требовательны. Их влечет не литературная популярность, не поклонение чуткой к таланту молодежи, часто хватающей сослепу наживку накладной искренности, -- а подписная касса и касса объявлений. Они глубоко равнодушны к тому, знают ли их читатели, лишь бы росла подписка. И такие пухнут и наливаются жиром. Нотович, останься он только издателем, пожалуй, и по сей день, если бы и не занимал места славного потомка Гуниади-Яноса и жены его Апенты на кормах у русской читающей публики, то все-таки жил бы на покое, безмятежно и обеспеченно. Но ему не давали спать чужие лавры. Он хотел быть вторым Сувориным прогрессивного лагеря. Суворин -- писатель, и Нотовичу нужна такая этикетка. Алексей Сергеевич написал Татьяну Репину -- и Нотовичу понадобились вызовы и аплодисменты восхищенных читателей. Редактор "Нового Времени" засел в свой театральный комитет, и Осип Константинович туда же. Что он пережил и на какие шаги ни решался, лишь бы поставить свою пьесу, самое имя которой завзятые театралы великодушно забыли. А между тем сам Нотович, труня над собою, рассказывал мне:
-- Я с младых ногтей драматург.
-- ?
-- Еще бы: тринадцати лет (кажется, в Таганроге) я написал благороднейшую драму с еще небывалым трагическим эффектом. Оскорбленная героиня стреляет в обольстительного злодея из пистолета, и у того на лбу мгновенно появляется красная надпись: "Подлец".
Сколько он утратил симпатий и уважения от людей, искренно к нему расположенных, гоняясь за благоприятными отзывами о своей книге, о своей пьесе! Корреспонденты его были поголовно мобилизованы.
-- Что он себе думает? Стану я по четыре коп. за строчку писать о его философии...
И одесский представитель "Новостей" заканчивал:
-- По крайней мере, по шести! И извозчик в театр и обратно на его пьесу.
Он перебелил Виктора Гюго "Отверженных" для театра. Покойная Комиссаржевская была удивительна в Козетте. Ее успех -- потрясающий -- Нотович записал в свой приход и, весь овеянный горделивыми мечтами, восторженно говорил мне:
-- Если бы она была моей женой! Мы с ней перевернули бы сцену.
-- Вверх ногами? -- ядовито заметил Вл. Ос. Михневич, глядя на него поверх очков.
-- Не все такие бездарные, как вы! -- обозлился Осип Константинович. -- Вот Василий Иванович (я) вчера аплодировал, как сумасшедший, Вере Федоровне.
-- За то, что она поправила автора...
Нотович увял и долго дулся на Михневича.
Осип Константинович, впрочем, был не злопамятен. Он потом сам смеялся над собою... чтобы не смялись другие!..
Один из ныне здравствующих последних могикан-шестидесятников на мой вопрос, что его не видать в редакции:
-- Не могу-с!
-- И ничего нам не даете.
-- И не дам пока... Выжду.
-- Почему?
-- Да маркиз сейчас всучит мне "немножко философии" для отзыва.
Свободное копирование
