Подписка обычно определялась в сентябре-октябре. Как только мнительный Корецкий убеждался, что и текущий год дает ему обильный урожай, он вспоминал о писателях. Набивал огромный бумажник кредитками и отправлялся в литературные кабачки, где щедро поил литературную братию и раздавал авансы, не забывая выуживать у захмелевших собутыльников рукописи. Возвращался он домой под утро, пьяный, растерзанный и часто битый, так как его кривляния и хвастовство приводили собеседников в дикое бешенство.
После таких похождений Корецкий заболевал, ложился дня на три в постель и проклинал писателей, которые, якобы, его ограбили. Эти ламентации и ругань вызывались исключительно мелкой злобой литературного неудачника, в глубине души сознающего свое ничтожество. Подвыпившие писатели, когда Корецкий начинал "возноситься", говорили ему:
— Ты, Николай Владимирович, заткни фонтан. Издатель ты удачливый, человек дельный, но поэт ты — никакой. Аполлон Коринфский в сравнении с тобой — классик, а он особым талантом не отличается, пишет стихи, как котлеты рубит...
Корецкий бесился и лез в драку. У него как раз была претензия считать себя поэтом. Он мучительно завидовал популярности и успехам других писателей, его притягивало их общество.
В подписное время у него почти ежедневно за обедом собирались писатели. Но как только кончалось подписное время, и были заготовлены на год рукописи, Корецкий прекращал свои похождения, избегая писателей, и принимал лишь "знаменитых". Прекращались и обильные обеды. Впрочем, и в "глухое" время бывали у него срывы, когда он отправлялся в литературный кабак, но авансов там уже не раздавал, и платил за собутыльников неохотно.
Кроме журнала "Пробуждение", он издавал разные альбомы, сборники, декламаторы, пьесы и свои собственные книги — "Веселые пьесы" и стихи "Песни ночи".
Стихи были изданы на веленевой бумаге, в "роскошной" обложке с тиснением и портретом автора. Цена за толстый том была назначена низкая — один рубль. Стихи "красивостью" напоминали издания автора: они были слащавы до приторности и обильно уснащены розами, настурциями и фиалками. Их пафос и выспренность казались смешными, но у провинциальных читателей, как это ни странно, они пользовались успехом. Ежедневно получались заказы на 10-20 экземпляров, и жена Корецкого, она же — заведующая конторой, была искренно убеждена, что ее Коля — поэт гениальный.
— Вот видите! — с торжеством говорила она. — Как я слышала, книги самых известных поэтов расходятся в сотнях экземпляров. А "Песни ночи" мы уже одиннадцатую тысячу отправляем!
Эта миловидная, добрейшей души женщина обожала своего мужа и прощала ему все: и дикое пьянство, и кривляния, и измены. Желая удержать его от пьяных похождений в притонах, она дошла до того, что свела его с молодой, интересной женщиной, редактировавшей детский журнал "Жаворонок" издаваемый Корецким.
Когда я впервые понес стихи в "Пробуждение", в конторе жена Корецкого спросила: "Вы к Николаю Владимировичу? Идите наверх, он у себя в кабинете".
Я пошел в квартиру и позвонил. Меня встретил сам Корецкий — высокий, худощавый, бритый, одетый в бархатную куртку. Держался он неестественно, как на сцене.
— Вы ко мне? — осведомился он. — Пожалуйте в кабинет!
— Садитесь! — тоном "славного малого" продолжал он, закуривая дорогую папиросу и округленным жестом протягивая мне портсигар. — Да, знаю, читал ваши стихи в журналах. Разумеется, вы и мне принесли стихи? Взял бы с удовольствием, но сейчас пока рукописи у меня набраны.
Он замолчал, взглянул на мою огорченную физиономию и, протягивая руку, добавил:
— Впрочем, покажите!
Просмотрев два небольших стихотворения, он задумчиво поднял глаза к потолку и со вздохом проговорил:
— Эти стихи я возьму. Но пока я не могу платить за них так, как бы мне хотелось.
Порылся в бумажнике и протянул мне две десятирублевки.
— Этого вполне достаточно, — обрадованно заметил я.
— Для вас — достаточно, а для меня нет, — веско заявил он. — За такие прекрасные стихи я бы платил по золотому за строчку, но, увы! Пока не имею возможности. Милости просим, загляните через месяц. Начнется подписка, и деньги будут!
— А расписаться в получении гонорара в конторе?
Корецкий удивленно вскинул брови.
— Расписаться? У меня — никаких расписок!
Действительно, в конторе "Пробуждения" никакой гонорарной книги не велось. Рукописи закупались самим Корецким, деньги уплачивались сполна на месте. Кроме того, Корецкий обладал феноменальной памятью и, если случалось ему дать денег без рукописи, никогда не забывал напомнить об этом должнику.
Вышел я совершенно очарованный любезностью, простотой и щедростью издателя. Через две недели, нуждаясь в деньгах, я рискнул зайти к нему снова. Корецкий пригласил меня в кабинет. Я молча подал ему листок со стихами.
— Опять стихи? — добродушно усмехнулся он. — Ох, уж эти мне поэты! Вы пришли рановато. Пожалуйте недельки через две. Знаю, — вам нужны деньги. Но клянусь — у меня самого в кармане всего десять рублей!
Он машинально взял листок со стихами, прочитал и проговорил:
— Что же нам делать? Стихи-то хорошие, но денег — десять рублей. Хотите, поделюсь? Возьмите половину!
Я был рад и пяти рублям. Корецкий извлек из кармана десятирублевку и вскричал:
— Вот досада! В квартире я один, некого послать разменять!
— Давайте, я разменяю рядом, в булочной, — предложил я.
Когда я вернулся с двумя пятирублевками, он удивился:
— Разменяли? Вот чудак! Ни один из знакомых мне поэтов так бы не поступил! Они бы забрали деньги и исчезли!
И тут же рассказал мне о нескольких нечестных поступках литераторов.
Свободное копирование
