В издательстве Богельмана Сно работал года четыре и зарабатывал около тысячи рублей в месяц. Плотный, голубоглазый, с светлыми кудрями и золотистой бородкой, он походил на мушкетера времен Людовика Четырнадцатого. Работал с раннего утра до позднего вечера, а часов в девять отправлялся на Невский в погребок Жозефа Пашу, где его уже ожидала компания завсегдатаев: известный пловец Романченко, старик-архивариус какого-то министерства и член Государственной думы Герасимов. Часто к этой компании присоединялся и сам хозяин погребка — маленький, толстенький, лысый швейцарец с французской бородкой и рачьими глазами. Компания восседала за одним столом, но каждый пил из своей бутылки.
Погребок находился в подвале, проход в него был через небольшой гастрономический магазин. Виноградные вина и кавказские блюда были дешевы. Красное вино, почему-то называвшееся "собачьим", стоило 25 копеек полбутылки, шашлык — 40 копеек, чебуреки 25 копеек порция.
Компания Сно попивала вино и рассказывала анекдоты и забавные случаи. Иногда Сно приносил гусли, на которых играл мастерски. Под аккомпанемент гуслей пели хором русские и украинские песни. Сно сочинил даже песенку, прославляющую погребок:
Хорош, уютен наш Пашу,
Других — не выношу!
Спешу, спешу скорей к Пашу
И вас туда прошу.
Спешу к веселому Пашу
И вас туда прошу.
Бутылок десять осушу
И скуку сокрушу.
Эту песенку распевали хором. Когда ее исполнили первый раз, расчувствовавшийся хозяин погребка поставил исполнителям бесплатное угощение и "накачал" их до отказа дешевым вином.
Собутыльники сидели обычно до закрытия кабачка, до часу ночи. Потом, в легком подпитии, расходились по домам. Но изредка, по выражению Сно, им "попадала вожжа под хвост". Тогда вместо "собачьего" вина на столе появлялось игристое шабли, бутылки быстро сменялись, а после закрытия компания отправлялась "доканчивать" в один из открытых до трех часов ночи ресторанов, чаще всего на Владимирский проспект, к известному "Давыдке". Домой уезжали на извозчиках, так как после обильных возлияний идти пешком были не в состоянии.
Сно был хорошим товарищем и человеком талантливым. Писал он неплохие бытовые юмористические рассказы, вышедшие отдельными книжками, но эти книжки "угробила" марка издательства Богельмана. В богельмановском болоте он погряз окончательно.
Сно надоумил Богельмана перебрать все хранившиеся в клишехранилище клише, которых скопилось несколько тысяч, подобрать их по темам и размерам, чтобы легче их вновь использовать, и освободить клишехранилище от сбитых и негодных. Эту работу предложили выполнить мне. С Богельманом мы сговорились моментально. Я должен был работать с 10 часов утра до четырех вечера. За работу должны были платить пятьдесят рублей в месяц и давать горячий завтрак. Кроме того, я выговорил себе право раз в неделю на два часа в любое время уходить в другие редакции.
Клишехранилище представляло из себя огромную, напоминавшую сарай, комнату, оборудованную полками, на которых были свалены в беспорядке груды запыленных клише. Я напялил специально купленную мной "спецовку" — длинную, синюю рабочую блузу, вооружился влажной тряпкой и приступил к работе. Ворочая тяжелые, страничные клише, подбирая тоновые к тоновым, штриховые к штриховым, я к четырем часам, с непривычки, уставал порядком. Иногда ко мне заглядывал сам Богельман, высокий, черноусый, лысый мужчина в бархатной куртке. Этот издатель отличался скупостью феноменальной. У него была контора, бухгалтерия, но выплату денег он не доверял никому и производил ее сам. В дни выплаты жалованья служащим он бывал необычайно угрюм и тяжело вздыхал, бормоча: "Ах, какие деньги! Шагу нельзя ступить без денег!"
Когда автору за перепечатки надо было уплатить рублей тридцать, Богельман хватался за голову и вступал в пререкания с Сно:
— Почему так много?
— Считайте сами. Десять рассказов, по три рубля за рассказ. Выходит — тридцать рублей.
Богельман, морщась и вздыхая, доставал из ящика письменного стола деньги.
Через месяц я кончил работу и заявил об этом Сно.
— Начинайте сначала! — посоветовал он. Но я не последовал этому совету и пошел к Богельману. Тот предложил мне за те же пятьдесят рублей работать корректором. Корректуры было много, я работал с десяти часов утра до четырех вечера, не разгибая спины. Комната была темная, приходилось править корректуру при электрическом свете, и я порядком испортил зрение.
От Богельмана я отправлялся к Сно на квартиру репетировать его ребят, за что получал пятнадцать рублей. Возвращался домой часов в восемь, а в десять садился за письменный стол и работал до двенадцати.
Таким образом, я проработал месяцев восемь и распрощался с Богельманом весной, собираясь уехать на лето в провинцию.
Свободное копирование
