10.10.1908
С.-Петербург, Ленинградская, Россия
Покончив с "тихим семейством", Грин поселился в гостинице "Пале-Рояль". Как-то мы с Андрусоном зашли к нему утром и застали его в самом мрачном настроении после гомерического кутежа.
— Вчера все просадил до копейки, — морщась, рассказывал он, — да, кажется, еще с Иваном Сергеевичем Рукавишниковым поскандалил. А как было дело — хоть убей, не помню!
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Грин, накидывая на ночную сорочку пиджак.
К величайшему нашему удивлению в дверь вошли Маныч и еще какой-то "непишущий писатель". Обычно щеголявший в русской рубахе, на этот раз Маныч был в строгом черном костюме и при галстуке. Корректно раскланявшись с нами и издали, не подавая руки, он церемонно присел на кончик стула и торжественным тоном проговорил:
— Господин Грин, вы вчера изволили оскорбить писателя Ивана Сергеевича Рукавишникова, плеснув ему пивом в лицо. Рукавишников оказал нам честь, попросив нас быть его секундантами. Он вызывает вас на дуэль. Эти господа, надеюсь, согласятся быть вашими секундантами. Мы сойдем с этим господином в библиотеку, подождем их и условимся о времени, месте и оружии. Предупреждаю, никаких извинений господин Рукавишников не принимает.
Он поклонился и вышел вместе со своим спутником. Мы удивленно переглянулись.
— Вот так штука! — вскричал Андрусон. — Что ты настряпал там вчера, Александр?
— Говорю — хоть убей, не помню! — отозвался, свирепо покручивая усы и крупными шагами расхаживая по комнате Грин. — Ну, пили. Ну, возможно, что я плеснул ему в физиономию пивом. Но ведь мы были оба пьяны как стельки. Ивана Сергеича я уважаю и совсем не хочу, чтобы он мне или я ему пропорол брюхо шпагой или всадил пулю в лоб. К дьяволу эту дурацкую дуэль!
И, усмехаясь, добавил:
— А Маныч-то? Прямо, мушкетер времен Генриха Четвертого!
— Он и науськал на тебя Рукавишникова! — хмуро пробормотал Андрусон.
— Знаю! — вскричал Грин, нервно закуривая папиросу. — С одной стороны — дуэль чепуха, а с другой — попробуй отказаться, — проходу не дадут, засмеют. Друзья, что делать? Я совсем не собираюсь отчаливать в иной, хотя и лучший мир. Водки пока и здесь хватает. Нет, в самом деле, что делать?
Я молча размышлял. О писательских дуэлях пока не было слышно. Правда, писали как-то в газетах о дуэли между поэтами Гумилевым и Волошиным, но там, кажется, дело ограничилось выстрелами в воздух, и единственной жертвой дуэли явилась галоша одного из участников, бесследно утонувшая в глубоких финских снегах. По поводу этой дуэли пошумели газеты, и какой-то поэт даже посвятил ей юмористическое стихотворение, оканчивавшееся, помнится, так:
Был Гумилев обезволошен
Иль стал Волошин без калош!
45 Рукавишников Иван Сергеевич (1877-1930) -- поэт, прозаик, профессор Московского литературно-художественного института им. В. Я. Брюсова. В 1919-1920 возглавлял Дворец Искусств в Москве. Андрей Белый писал Р. В. Иванову-Разумнику 26 августа 1919: "Оставшись без места, я вынужден был сосредоточиться на "Дворце Искусств"; здесь -- смесь "Луначарии" с "Ндраву моему не препятствуй" всегда пьяного Ивана Рукавишникова; лекторам -- задерживаются деньги; Иван Сергеевич заявляет в качестве распорядителя и заведующего: "Я враг порядка и... оккультист!"" (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб,, 1998. С. 178-179). Ср. саркастическое описание проекта, который развивал нетрезвый Рукавишников в присутствии приглашенных литераторов у А. В. Луначарского, сделанное Вл. Ходасевичем в своих воспоминаниях "Белый коридор": "Отдуваясь и сопя, порой подолгу молча жуя губами, Рукавишников "п-п-п-а-ааазволил п-п-предложить нашему вниманию" свой план того, как вообще жить и работать писателям. Оказалось, что "надо построить огромный дворец на берегу моря или хотя бы Москвы-реки... м-м-даа... дворец из стекла и мрррамора... и ал-л-люминия... м-м-мда-а... т чтобы все комнаты и красивые одежды... эдакие хитоны, -- и, как его? Это самое... -- коммунальное питание" и т. д. и т. п.".
О поэте вспоминал князь С. М. Голицын, в 1927-1929 учившийся на Высших государственных литературных курсах (ВГЛК):
"Иван Сергеевич Рукавишников читал у нас стихосложение. Он был один из последних поэтов-символистов, происходил из богатой купеческой семьи, во времена оны жертвовал деньги большевикам и потому в первые годы революции был в большой чести, но запил. Стихи он писал с вывертами. Будучи напечатанными, строки располагались в виде геометрической фигуры -- треугольника, звезды, трапеции, еще как-то. С вида он был похож на мушкетера, хотя без шпаги, ходил в плаще, в широкополой шляпе, только без пера, в сапогах с широкими отворотами и носил длинные рыжеватые кудри и длинные, как два горизонтальных прутика, усы и длинную, узкую бородку в стиле Людовика XIII.
На лекциях он шагал по аудитории, стуча своими сапогами, объяснял нам преимущества ямба и дактиля, рассказывал о древнегреческих строфах, о строфах Возрождения, декламировал стихи нараспев и порой обдавал первые ряды скамей водочным духом.
Но мы ему прощали его слабости: возможно, благодаря рюмочке он вкладывал столько чувства в свои декламации. А бывало, объяснит, что такое триолет и рондо, придет на следующую лекцию и спросит:
-- Ну-с, кто приготовил рондо?
И. какая-нибудь девушка вставала и, краснея, подавала ему листок. Сперва он читал про себя, шевеля губами, иногда бросал:
-- Нет, читать не буду.
А в другой раз, ликуя, поднимал листок, восклицал "О!" и начинал читать, критиковал, оценивал, какая строчка, какой эпитет хорош, а какой бледен.
Навсегда я запомнил его лекцию о сонете. Целый десяток их он нам прочел наизусть. Сонет итальянский, французский, шекспировский, пушкинский... И все их он разбирал -- как строки рифмуются, когда нужны рифмы женские, когда мужские <...>
На следующий год он уже не преподавал в ВГЛК. Однажды поздним вечером ехал я в пустом трамвае. Была осень, шел дождь. Только трамвай тронулся от остановки, как на ходу, держась за поручни, попытался в него взобраться кто-то в мятой шляпе, в рваном мушкетерском плаще. По длинной бороде-мочалке и по всклокоченным кудрям я узнал Рукавишникова. Я вскочил, хотел ему помочь, но меня опередила кондукторша.
-- Лезут тут пьяные! Катись отсюда! -- крикнула она и толкнула его в грудь.
Он выпустил поручни и упал в грязь. В Литературной энциклопедии стоит дата его смерти -- 1930 год. Именно в том году кондукторша вытолкнула его из трамвая" (Голицын С. М. Записки уцелевшего. М., 1990. С. 297-299).
Дата публікації 09.04.2023 в 16:34
|
Свободное копирование
