А у нас во дворе - 1

А у нас во дворе

Кто из мужчин примерно одного со мной возраста не помнит этот шлягер начала 60-х годов, который звучал из репродукторов в наших квартирах почти ежедневно. Особенно в передачах «В рабочий полдень» и «По заявкам радиослушателей». Именно с этой песни мы узнали о певце Иосифе Кобзоне. Песню написали композитор Аркадий Островский и поэт Лев Ошанин. Это песня стала такой популярной, что у авторов потребовали написать продолжение. Оно и появилось под названием «И опять во дворе». А затем авторы дали слово девушке, и песню исполнила Майя Кристалинская. Но конец этой истории оказался не очень счастливым. Девушка не дождалась парня из армии, вышла замуж за другого, и чем очень расстроила парня, который по-прежнему её любил.  Примерно такая же история случилась и в моей жизни, и о ней я хочу поведать своим читателям. Но вначале приведу тексты первой и последней песен из этого цикла.

Авторы назвали песни не мудрено, по первым строчкам стихов.

А у нас во дворе

Есть девчонка одна,

Среди шумных подруг

Неприметна она,

Никому из ребят

Неприметна она.

Я гляжу ей вслед -

Ничего в ней нет,

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

Есть дружок у меня,

Я с ним с детства знаком,

Но о ней я молчу

Даже с лучшим дружком.

Почему-то молчу

Даже с лучшим дружком.

Я гляжу ей вслед -

Ничего в ней нет,

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

Не боюсь я ребята,

И ни ночи, ни дня,

Ни крутых кулаков,

Ни воды, ни огня,

А при ней словно вдруг

Подменяют меня.

Я гляжу ей вслед -

Ничего в ней нет,

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

Вот опять вечерком

Я стою у ворот,

Она мимо из булочной с булкой идет.

Я стою и смотрю,

И обида берет.

Я гляжу ей вслед -

Ничего в ней нет,

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

Или утром стучит

Каблучками она,

Обо всем позабыв,

Я слежу из окна.

И не знаю зачем

Мне она так нужна.

Я гляжу ей вслед -

Ничего в ней нет,

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

А я все гляжу -

Глаз не отвожу.

А вот последняя песня из этого цикла.

Вот снова этот двор

Мой добрый старый дом

Я с тех счастливых пор

Три года не был в нем

На милом этаже

Квадратики огня

Теперь они уже

Горят не для меня

Здесь все иное вдруг

И дождь иной и снег

Другой пластинки звук

Другой девчонки смех

Стучат давным-давно

Другие каблучки

И лишь за домино

Все те же старики

Вот переулок мой

Но нет ответных глаз

Вернулся я домой

А ты не дождалась

У этих вот ворот

Шаги твои стерег

Где он теперь мелькнет

Твой тонкий свитерок

Твой тонкий свитерок

А теперь подошла моя очередь рассказать свою историю.

Она началась в небольшом поселке на севере Хабаровского края.  Долгое время мы даже в почтовых адресах писали не поселок, а прииск под непонятным названием Херпучи.  Но такие экзотические названия на Дальнем Востоке были не редкость, например Эворон, Де-Кастри, Чегдомын, Уктур, Джонка, Кенада.  Это только малая часть таких названий населенных пунктов в Хабаровском крае. Все они имеют под собой названия, данные этим местам местным аборигенам, так называемыми малочисленными народностями Севера – чукчами, нивхами, ульчами, нанайцами и другими. В молодости мы не особо задумывались над названиями наших поселков, назвали и назвали.  Лишь недавно, когда начал работать на историей родных поселков Херпучи и Оглонги, узнал, что название реки Херпучинка, протекающей через наш поселок, происходит от название «деревянная лопата» на  языке местных аборигенов – негидальцев.  Но я опять отвлекся.

Строго говоря, у нас не было дворов, характерных для городов, где вокруг свободного пространства стоят несколько многоэтажных домов, объединенных общим двором, и где проживают десятки семей.  Можно сказать, что в нашем поселке под двором можно было понимать целый комплекс домов, находящихся на территории, получившей название с незапамятных времен. Например, Седьмая Линия или Успенский.  Некоторые улицы получили название от какого-то здания или учреждения на этой улице. Например, Клубная (стоял поселковый клуб) или Транспортная (когда-то был конный двор еще до появления автомобилей в большом количестве). Но даже на улице Клубной была своя Камчатка, самый дальний конец этой улицы.

А я жил в самом центре поселка у  подножья длинного и довольно высокого хребта, не имевшего названия. Строго говоря, по обоим сторонам хребта тянулись улицы Клубная и Транспортная.  Хребет имел несколько вершин, самая высокая из которых называлась Дубовка (там росли дубы, очередь редкие в наших местах). Весной Дубовка покрывалась цветами багульника, и в сочетании с яркими зелеными иголками молодых лиственниц это было так красиво. Влюбленные в поселке в это время обязательно гуляли по Дубовке,  поэтому она получила неофициальное название «сопка любви».

Чуть ниже Дубовки была еще одна вершина, на которой в самом начале  появления государственного прииска стояла пожарная деревянная каланча.  Потом она была разобрана на дрова, но название вершины так и осталось – Каланча.

И в самом невысоком месте хребта стояла контора прииска, поэтому это место называлось Конторкой. Это было любимое месте малышни в зимнее время.  Сюда они еще совсем маленькими приходили с родителями покататься на санках с невысокой Конторки, а потом уже сами, таща за собой самодельные сани (лишь позже в магазинах стали продавать санки из дюралюминия) шли кататься. Самые отчаянные забирались на половину Каланчи, и мчались на санках, лежа на животе, управляя ногами в валенках. В редкие не очень холодные зимние вечера это было самое оживленное место в поселке.

Кроме конторы в этой центральной части поселка был сельсовет, двухэтажное деревянное здание средней школы, здание интерната (до войны там было училище по подготовке специалистов для прииска, после войны детский дом, потом интернат, а далее начальная школа), магазин, аптека. И шли две улицы – Центральная и Школьная.  Мои родители учителя, жили в служебной квартире на улице Центральной, и окна квартиры выходили на обе стороны дома, и на улицу Центральную, и на улицу Школьную.  Наш дом стоял вторым в ряду из пяти двухквартирных деревянных домов  на этой улице.  В некоторых квартирах жило сразу по две семьи, если у них не было детей. В нашей половине дома тоже жило две семьи – наша и семья Кокориных. Она – учительница в школе, он – завклубом. Детей у них не было, поэтому мою маму, которая раньше отца приехала на прииск работать в школе, и поселили в эту квартиру. Когда в нашей семье появилось двое детей, жить стало тесновато, но все равно, жили мы очень дружно. Мой отец и Кокорин вместе пилили двора, отец на две семьи квасил капусту и солил красную рыбу в бочке. По выходным кто-то из женщин пек пирожки с фаршем на две семьи. Эта дружба прошла через всю жизнь и семьи Кокориных, даже после того, как они перебрались в Хабаровск, и моих родителей. Я, мой младший брат и мои дети всегда называли Кокорину бабой Агой.

Но я опять отвлекся, извините. Как вы поняли, мой «двор» был в центре поселка, и соседскими девочками, на которых я мог бы обратить внимание, были Тоня Еремина из соседнего дома на 2 года старше меня, Вера Малинина, моя сверстница  из другого соседнего дома, Таня Глотова из дома напротив. Таня и Вера дружили в школе, пока семья Глотовых не уехала в Хабаровск.  Но в первом классе я симпатизировал Нине Перминовой, самой маленькой в нашем первом «А» классе, где я был самым высоким, и когда на уроках физкультуры мы водили хоровод, я держал её за руку. Но её семья жила совсем в другом месте.

Потом её отца, начальника драги, вместе с драгой перевели в Кербинский прииск, и с Ниной мы расстались  лет на 25. Лишь много позже я гулял в детьми по набережной Хабаровска на День военно-морского флота. После увольнения в запас с флота я оставил парадный мундир с кортиком, вот в таком виде и гулял.  Нам встретилась моя коллега по больнице с незнакомой молодой женщиной. Что-то неуловимо знакомое мне показалось в её облике, и когда я спросил, не жила ли она в Херпучах, и получив положительный ответ, узнал её – Нина Перминова.  Она меня узнала с большим трудом, да еще в такой красивой форме военно-морского офицера.  До этого последний раз видела меня еще школьником начальных классов.

А во второй класс к нам пришла Лиза Жулковская, красивая еврейская девочка. Все дочери в этой семье были красивыми, но Лиза и более младшая Таня – просто писанными красавицами. Естественно, мои симпатии переключились на Лизу.  Как я узнал не так давно от Веры Малининой, которая приезжала к нам в гости, Лиза знала, что я ей симпатизирую. Не могу сказать, что был очень стеснительным мальчиком, но с девочками не тусовался за пределами ребячьих компаний, та же Вера называла меня «ботаником».  Сама она был еще та девочка, по сути дела, после школы женила на себе Артура Аминова, в которого была влюблена класса с 7-го.  А я в эти годы уже серьезно увлекался спортом, и вечера проводил в школьном спортзале, или сам тренируясь, или ведя тренировки с учениками младших классов, которые мне поручил наш физрук Мизиш.

А в летние месяцы, где как раз и развивались такие внешкольные связи между мальчиками и девочками, меня родители увозили в Хабаровск. Там у меня был свой «наставник» - мой дядя Вова, всего на год старше меня, он скорее был для меня старшим братом, за которым я тянулся и у которого много чему научился. В том числе и общению с девочками.

Все это было уже не ранние школьные годы, а начиная с класса 8-9.  Вовка ходил на танцы в ДК «Строитель», где там танцевал со своей пассией по имени Валя, а со мной танцевали его одноклассницы, у которых не хватало партнеров. Они-то, эти девочки, и научили меня  модным в те годы танцам. Я был парнем рослым, не уступал Вовке, и поэтому был практически ровней его одноклассницам, а в плане знаний мог дать фору и их сверстникам.

Учеба давалась мне легко. Я обладал хорошей памятью, внимательно слушал объяснения учителей на уроке, и этого было достаточно, чтобы, готовясь к урокам, не открывать учебники, а выполнять только письменные задания. Но я любил читать, у соседей была неплохая домашняя библиотека, да я брал книги и у знакомых, в школьной библиотеке. Но на мне лежали  и мужские обязанности по дому. Мой отец в тот год, когда я пошел в школу, был назначен директором семилетней школы в Оглонгах, поселке за 7 км от Херпучей. Он уезжал на работу утром, возвращался вечером. Вместе с ним мы только пилили двора и кололи их на поленья. Все остальные работы, которые должен выполнять по дому мужчина, лежали на мне – вынести помои, наносить воды, натопить три печки (и-за сильных морозов две топили два раза в день – утром и вечером), разбросать снег с дорожек после снегопадов, временами очень обильных. К тому же я с шестого класса играл в школьном духовом оркестре, репетиции которого были по вечерам.  Так что тратить время на свидания с девчонками я считал нецелесообразным.  В появившейся у меня после отъезда соседей своей комнате висел на стене девиз, перефразированный припев из песни  послевоенного  кинофильма  «Небесный тихоход» - «Первым делом, первым делом тренировки, ну а девушки и женщины потом».

В девятом классе у нас появились две новые ученицы и один ученик, приехавшие из закрывшегося прииска – Вера Туникова и Рита Кандала, а также Ян Щербаков. Ян оказался моим кузеном, наши деды были родными братьями. Он стал жить у дальнего родственника по материнской линии на Камчатке, и мы стали с ним дружить.  А вот на Риту обратил внимание мой одноклассник Вовка Козлов, невысокий парень, типичный школьный «троечник», но Рита стала с ним, как тогда говорили, «дружить».  Она была не писанной красавицей, как Лиза, но очень миловидной девушкой, и выглядела младше других моих одноклассниц.

Не знаю, почему эта девочка мне стала нравится больше, чем Лиза, с которой они стали дружить. Наверно, понравилось её редкое имя – Рита, Маргарита.  Помните роман Николая Островского «Как закалялась сталь», где одну из героинь звали Ритой Устименко. Кроме этого, Рита была проще Лизы, всегда немного чопорной и держащейся чуть высокомерно с другими, ведь она была почти круглой «отличницей» все школьные годы и по окончании школы получила серебряную медаль.  Рита тоже хорошо училась, но на «отличницу» не тянула.  Когда Рита на уроках или на перемене ловила мой взгляд, чуть улыбалась, чем выгодно отличалась от Лизы с её непроницаемым лицом.

Наверно, если бы я, лучший ученик в классе, к тому же лучший легкоатлет не только в нашей школе, но и в районе имени Полины Осипенко среди школьников,  проявил настойчивость, то мог бы отбить Риту у Вовки, а если бы тот стал выяснять отношения со мной на кулаках, то сумел накостылять и ему.  Но в те годы была популярной «Песня о друге» из кинофильма «Путь к причалу». Там были такие слова:

Друга не надо просить ни о чем, с ним не страшна беда.

Друг - это третье мое плечо, будет со мной всегда.

Ну а случится, что он влюблен, а я на его пути -

Уйду с дороги, таков закон: "третий должен уйти".

И хотя Вовка не был моим другом, мы лишь учились в одном классе и играли в одном духовом оркестре, я счел не порядочным отбивать Риту у него, тем более что она мне нравилась чуть больше, чем некоторые другие девочки в Херпучах и в Хабаровске, и я уж точно за неё свою жизнь не отдал бы.

Это были годы, когда в рамках школьной программы было производственное обучение.  Мы с Сашей Гальцевым учились на радиооператоров, попросту радистов, и вместе с нами были девчонки, среди которых были и Рита, и Лиза. А Вовка Козлов, как и другие пацаны, постигали науку автослесарей, что, видимо, им это больше пригодилось в жизни, чем нам азбука Морзе и умение стучать на ключе.

Мое отношение с Ритой не отличалось от отношений с другими девочками в классе, которые поступенно превращались в девушек, у них округлялись попки, стали выпирать груди, у кого-то больше, у кого-то меньше. Вообще мне больше нравились девушки с развитой грудью, какие были у двух Вер – Малининой и Туниковой. А что вы хотите, я был нормально развитым юношей и интерес к противоположному полу у меня стал проявляться в обычном для юношей возрасте.

О том, что у меня есть шансы отбить Риту у Козлова, я понял во время поездки на районные соревнования школьников. Ехали мы туда в начале июня 1963 года на теплоходе «Яхонт». Это был небольшой теплоход, спальных мест так было раз-два и обчелся. А плыть против течение до райцентра  должны были всю ночь. Рита была в составе школьной команды по волейболу, а вот Вовку не взяли, он не был не очень спортивный парень, как его старший брат Толя, перворазрядник по лыжам.

Какое-то время нашей поездки мы с пацанами играли в карты, но, когда в салоне убавили освещение, я вышел на палубу.  И увидел Риту, сидевшую на скамейке совершенно одну. А подошел, сел радом. Слово за слово, и мы разговорились. Это был наш первый с ней такой продолжительный разговор. Я уже не помню, о чем конкретно мы разговаривали в ту ночь (впрочем, я не могу припомнить и другие с ней разговоры), но понял, что Рита знает много стихов, причем не из школьной программы.  Но и у меня была неплохая эрудиция, правда, в основном в рамках школьной программы, разве что по спорту у меня были почти энциклопедические знания, да еще по части анекдотов.

Края наши северные, и, хотя до Полярного круга далековато, и белых ночей у нас не бывает, но темное время относительно быстро проходит.  А мы в интересной беседе провели все это время, пока не началась утренняя заря. Тогда спустились в салон, каждый в свой, и там немного лично я покемарил. А уже перед обедом мы приплыли в райцентр, село имени Полины Осипенко.

После этого разговора я понял, что в чем-то впечатлил Риту, она выделила меня в положительную сторону среди других одноклассников, но дальше наши отношения не получили развития. Мы так же обменивались улыбками при случайных встречах на улице, а в школе и на занятиях по радиоделу вели себя как обычно.

В 11 классе во второй половине зимы, когда немного ослабли морозы (у на они бывают и за 50 градусов по утрам), у нас появилась забава.  По вечерам несколько парней и девчонок собирались на Конторке, кто-то приносил огромный лист картона от хозяйственного магазина. Им обычно укрывали холодильники, которые стали уже не редкостью в нашем поселке.  На этот лист садилась пара-тройка человек, и начинала спуск. А все остальные старались на ходу запрыгнуть на лист, и в концу спуска была куча-мала  тел, вперемешку девчонок и парней.

Спуски продолжались до тех пор, пока лист плотного картона не превращался в лохмотья. И тогда мы шли гулять по улицам все также скопом, дурачась.  Улицы зимой напоминали траншеи с высокими брустверами по краям. Дело в том, что от снега улицы расчищали не так, как сейчас, специальными машинами со скребком и вращающейся метелкой. Одно время их расчищали бульдозеры, которые толкали снег перед собой и в определенных местах сталкивали на обочину.  У нас же этим занимались трактора, которые тащили за собой нечто напоминающее клин огромных размеров. Клин делался из бревен, спереди обивался железом, для веса в него клали ковш от драги весом около тонны. И это клин сдвигал снег по обоим сторонам на обочины, образуя высоких бруствер.  Иногда он достигал полутора метров высотой.

Однажды мы ходили по улицам, и я в шутку (а был я сильным, мог поднять тогда на вытянутые руки штангу весом 95 кг) выбросил самую маленькую из девчонок по фамилии Авдеева за этот бруствер. Там был рыхлый снег, и она провалилась в него чуть ли не по плечи. Естественно, стала орать благим матом, и нам всем пришлось её оттуда выкапывать своими руками.  Пришлось повозиться, руки в варежках не деревянные лопаты, какими мы откидывали снег в своих дворах.

Такие ежевечерние прогулки сказались на успеваемости некоторых из нас.  А ведь до выпускных экзаменов оставалось всего 3 месяца, и учителя забили тревогу. Собрали родительское собрание класса вместе с учениками.  И стали выяснять причины, почему стали хуже учиться.  Выяснять долго не пришлось, картина стала ясна – вечерние катания на картоне и прогулки под луной.  Помню, как встала одна из мам наших учениц и сказала примерно следующее:

- А я смотрю, как вечер, так моя дочка собирается как на Северный полюс. Одевает шаровары на теплые рейтузы, натягивает их на валенки, одна шаль на голову, второй подпоясывается. Телогрейку на свитер и пошла куда-то на ночь глядя. А когда уроки учить, надо ведь и мне по дому помогать?

После выяснения всех обстоятельств нам разрешили гулять только после того, как все исправят неудовлетворительные оценки, да и то не каждый вечер. Среди тех девчонок, что гуляли по вечерам, были в Рита с Лизой. Они обе жили на Клубной улице, только Лиза рядом с клубом, и Рита метров на 70 дальше.

Три месяца пролетели быстро, начались выпускные экзамены. А потом у нас был выпускной, о котором я уже написал. Именно во время танцев на этом выпускном я предложил Рите пойти со мной погулять. Еще перед экзаменами я заметил, что между Вовкой Козловым и Ритой прибежала черная кошка, они перестали встречаться.  И я решил воспользоваться моментом.  Рита согласилась, и мы почти всю ночь прогуляли на «сопке любви», а потом еще долго стояли у калитки ей дома, причем она была внутри двора, а я снаружи. Стояли, пока мать Риты не выглянула и не погнали её спать.

Потом у нас было три или четыре вечера, которые мы провели вместе. А затем я вместе мамой и младшим братом поехал в Хабаровск с намерением поступить в какой-нибудь институт.  На прощанье Рита подарила мне свою фотографию, что стоит в заставке.  На ней она с дочерью нашего директора школы Валентины Николаевны Аляевой.

Летом я все же решил поступать в медицинский институт, в котором был самый большой в тот год конкурс на лечебный факультет  – 8 человек на место, а после сдачи медалистов он возрос до 11 человек. Но мой аттестат, где было всего 3 четверки, остальные пятерки, хорошая характеристика, где указывались мои спортивные достижения на районном уровне, позволяли надеяться. Но когда я сдал все три экзамены на «отлично», все сомнения отпали.

А вот Рита поехала поступать в МГУ по примеру старшей сестры, которая окончила этот ведущий вуз в стране. Но не прошла по конкурсу и поехала к работавшей в Благовещенске старшей сестре жить и работать.  Именно туда я и приехал во время короткого перерыва на ноябрьские праздники в первый же год учебы в институте.  Именно в этот мой приезд  мы впервые поцеловались с Ритой.  Весь год мы писали друг другу письма, но снова увидеться довелось в июне следующего года, когда я опять приехал в Благовещенск после экзаменов в институте за первый курс. Побыть там подольше мне не довелось, так как должен был ехать на первенство среди мезвузов РСФСР по легкой атлетике в Ленинград.  Но мы успели искупаться и позагорать на впадающей в Амур реке Зее. На этот раз на берегу реки, где нас никто не видел, мы стали целоваться всерьез.

После соревнований по возвращению в Хабаровск я устроил своему организму серьезный тренинг. Вычитав в журнале «Спортивная жизнь России» о комплексе «Дыхательные приседания», я три раза в неделю ездил в зал штанги нашего института и качался, поднимая за одну тренировку по 10-12 тонн железа. И так продолжалось два месяца.  К началу учебного года на 2 курсе я превратился в довольного крепкого парня, который мог выжать лежа 100 кг и присесть с весом 150 кг.

Этим летом Рита снова попробовала поступить в МГУ, снова не прошла по конкурсу и решили навестить родителей в Херпучах.  В Хабаровске я её встретил, мы провели ночь вместе в пустой комнате нашего общежития, снова целовались до боли в губах, но ничего более я себя не позволил. Помню, Рита немного удивилась, увидев меня еще в аэропорту окрепшим физически, с рельефными бицепсами и развитыми грудными мышцами. Поинтересовалась, как я за два с небольшим месяца сумел так измениться.

 Я утром проводил Риту на самолет в Херпучи и стал ждать от неё писем.  Но вначале пришло письмо от моей мамы. Которая, как всегда, описывая жизнь в нашей семье и в поселке, как бы между прочим сообщила, что приехавшая к родителям Рита проводит время, встречаясь с Володей Козловым, который в это время тоже приехал к родителям на каникулы.

Меня это напрягло и расстроило.  Поэтому,  когда Рита, минуя Хабаровск, снова уехала в Благовещенск к сестре и лишь оттуда написала мне письмо, в котором была фраза: «Извини, я тебе чутку изменила», я не стал дальше читать это письмо и уничтожил все её предыдущие письма, вычеркнув её из своей жизни.

Прошло пять лет. За это время я женился, у меня родился сын. По окончании медицинского института меня направили служить на Тихоокеанский флот, так как в нашем институте была военно-морская кафедра.  При желании я мог «отмазаться» от военной службы, ведь у меня маленький сын и жена беременная, но я решил отдать свой долг Родине, и сам попросился служить на подводную лодку начальником медицинской службы. Наша субмарина была приписана к бригаде, дислоцирующейся во Владивостоке.  И однажды, будучи в городе, я зашел в книжный магазин на улице Ленинской (ныне Светланской), и за соседним стендом увидел знакомую фигуру Риты.

У меня к этому времени в душе её «измена» (да и была она на самом деле, я не знал) перегорела, и я решил подойти к ней. Она была страшно удивлена, увидев меня в форме военно-морского офицера. Поговорить мы не успели, я торопился в часть, но назначили  встречу через пару часов на центральной площади у памятника Борцам за власть Советов.  Я пришел во-время, а Рита опоздала почти на полчаса, сказав по приходу, что долго не могла решить, идти или нет на назначенную встречу.  Оказалось, что она учится в местном университета на филолога, живет в общежитии.  Мы погуляли за разговорами пару часов, потом я проводил её к общежитию, и мы расстались. Как оказалось, на двадцать лет.

А вот Лиза Жулковская окончила наш медицинский институт в один год со мной, отработала по распределению 3 года, а затем уехала в город Дубну. Там вышла замуж, и через какое-то время вместе с мужем уехала в Израиль. Об этом мне рассказала одна из её сестер, с которой мы вместе работали в одной больнице после моего увольнение с флота.

Мы окончили среднюю школу в 1965 году, многие выпускники уехали в краевую столицу Хабаровск.  Кое с кем я случайно встречался. После окончания службы  я работал врачом-рентгенологом в городской больнице № 11 города Хабаровска, куда иногда попадали с болячками мои земляки, и я оказывал содействие в лечении.  Потом я стал главным рентгенологом края, и ко мне опять обращались с разными просьбами земляки.  А затем моя служебная карьера сделала большой скачок, я  по статусу стал вторым человеком в здравоохранения края, первым заместителем заведующего отдела здравоохранения Хабаровского крайисполкома, стал мелькать на экранах телевизора в программах местной студии телевидения. И снова оказывал посильную помощь в организации лечения землякам.  Именно одна из них,  Валя Дремина, предложила организовать встречу выпускников школы через 25 лет после её окончания.  Я загорелся этой идеей, мы распределили обязанности  - я обеспечил заказ в ресторане, а она взялась оповестить желающих принять участие во встрече.  Оказалось, далеко не все захотели принять участие даже из тех, кто жил в Хабаровске.  Но кто-то приехал даже из Биробиджана и Благовещенска.

Встреча прошла в ресторане гостиницы «Интурист», который в те годы считался самым престижным. Я заказал столик у своей родственницы, которая работала в нем официанткой, чтобы нас на меньшую сумму обсчитали.  Посидели мы до самого закрытия, и стали расходиться. Общественный транспорт уже не ходил, кто-то поехал на такси, а я решил прогуляться пешком, мне идти было до дома минут 40.  Со мной вместе пошли Рита и Володя Козлов, который приехал из Благовещенска, где он был командиром самолета Ту-154 в местном авиаотряде.  Они пошли на квартиру сестры Риты, которая перебралась в Хабаровск из Благовещенская.  На углу улиц Ленина и Запарина мы расстались.

На этот раз расстались ненадолго, года на три. Я уже знал, что Рита была замужем, что у неё растет сын Саша, что работает в 56-й школе в Хабаровске учителем литературы, что живет в кооперативной квартире вместе с родителями в Южном микрорайоне.  Поэтому не удивился, когда она мне позвонила на работу и попросила помочь её сыну, который в армии чем-то заболел, и местные эскулапы в медчасти на периферии не могут поставить правильный диагноз.  Я узнал все данные о сыне и его воинской части, поехал к заместителю начальник окружного военного госпиталя, и договорился, чтобы парня перевели в ведущее учреждение военного округа. Буквально через пару дней тот позвонил мне и сказал, что мою просьбу выполнил. Парню поставили правильный диагноз и начали адекватное лечение. Он пошел на поправку.

Когда его готовили к выписке, Рита снова позвонила мне и попросила помочь с отпуском сыну-солдату после лечения. Я связался в кем надо, и мой тезка после лечения в госпитале еще поправил свое здоровье в домашних условиях.

Когда он уехал в часть, мне позвонила Рита и попросила прийти на квартиру старшей сестры, адрес которой дала.  Я выкроил время в напряженном рабочем графике, и мы назначили час встречи.  На это раз Рита пришла на час раньше, и к моему приходу из кухни квартиры аппетитно пахло жаренной картошкой.  В комнате был накрыт стол  и стояла бутылка сухого вина.  Таким образом Рита решила отблагодарить меня за помощь в организации лечения сына.