Государь при всех поездках обыкновенно пускался в путь в полночь; но ввиду недавнего нездоровья государя король уговорил его выехать в 10 часов утра, 27-го числа. Он поехал с наследным принцем, а я с полковником Грёбеном. В следующую ночь мы испытали всю прелесть нешоссированных дорог и неловкости немецких почтарей. Государя завезли в поле, а меня опрокинули, при чем сломалась коляска, и почтальон сильно ушибся. Принц прусский был взбешен этими неприятными приключениями, заставившими государя пожать плечами, а меня -- с сожалением вспомнить о поездках наших по России.
На последней прусской станции, где наследный принц остановился в ожидании приглашения австрийского императора, государя встретил посол наш при венском Дворе, Татищев, которого он посадил с собой в коляску до Мюнхенгреца. Императоры сошлись друг с другом очень приветливо и со всевозможной искренностью. Престарелый и почтенный Франц, Нестор коронованных глав в Европе, был видимо тронут, заключая в объятие молодого преемника того Александра, которого помощь возвратила ему потерянную державу и дружбой которого он всегда так дорожил. Николай Павлович, со своей стороны, тотчас и со всей искренностью вступил в роль нежного и почтительного племянника, смотревшего на императора Франца, как на брата и сослуживца императора Александра, которого, по разности лет и по двадцатипятилетнему его царствованию, наш государь всегда считал истинным своим отцом. Столь же искренна и сердечна была и встреча с императрицей, трогавшей каждого заботливой любовью к августейшему своему супругу. Пытливый взгляд австрийских царедворцев с первых минут убедился в совершенном согласии, водворившемся между обоими монархами, а непринужденная скромность нашего государя и почтительная его предупредительность к их императору, льстя народному самолюбию, вскоре уничтожили все предубеждения против русского самодержца, посеянные ложью и недоброжелательством.
В Мюнхенгрец не был приглашен никто из прочих членов австрийского Дома, и вообще старались придать этому свиданию как можно менее блеска в обстановке; поэтому выбор самого места свидания и пал на этот незначительный городок, собственность одного из соименных потомков знаменитого в Тридцатилетнюю войну Валленштейна. Оба монарха помещались в обширном замке, в котором нашлось еще довольно места и для великой княгини Марии Павловны, приехавшей в Мюнхенгрец с супругом своим гросс-герцогом Веймарским для свидания с государем. Прибывший несколькими днями позже герцог Нассауский остановился в местечке. Он познакомился с Николаем Павловичем в последние годы царствования императора Александра и особенно дружески с ним сошелся.
Опередивший нас несколькими днями граф Нессельроде уже до нашего приезда вошел в переговоры с князем Меттернихом, стоявшим на деле, по достоинствам своим, во главе венского кабинета. Князь, судивший о нашем государе не по газетным возгласам, а по его действиям, питал к нему самое глубокое уважение, а император Николай, со своей стороны, имел высокое мнение о талантах и ловкости этого старого кормчего искусной и лукавой австрийской политики. Оба готовились к свиданию с некоторым смущением, в чем после и сознались друг другу. При этом свидании, происходившем в первое утро после нашего приезда, государь ясно и прямо изобразил Меттерниху критическое положение, в которое Европа поставлена самими ее монархами, находящимися под гнетом постоянного опасения либералов, заимствующих главную свою силу от недостатка единодушия между Австрией и Пруссией, тогда как соединившись искренно между собой и с Россией, эти три державы могли бы остановить поток революции, обуздать Францию и Англию и сохранить спокойствие или, в последней крайности, одолеть знамя мятежа и подавить, по меньшей мере, в собственных своих владениях возрастающие плевелы новой пропаганды. Государь продолжал далее, что Россия, как менее других государств подверженная опасности, имеет в виду главным образом интересы Австрии и Пруссии, что она отнюдь не хочет вмешиваться в политические распри, до нее прямо не относящиеся, желая лишь быть надежной опорой для своих союзников, но что не допустит также чужого вмешательства в вопросы, непосредственно до нее касающиеся, как, например, польский и турецкий; наконец, что решение последнего вопроса должно принадлежать исключительно России с Австрией, как единственным державам, коих владения смежны с турецкими.
Князь Меттерних был изумлен поразительной верностью картины, нарисованной ему императором Николаем, и признал его виды и намерение столь справедливыми и полезными в особенности для Австрии, что поспешил и по чувству и по рассудку изъявить полное свое согласие с ними и, поблагодарив государя, торжественно поручился за дружественное и искреннее содействие своего монарха к их исполнению. Когда они вышли из кабинета, все уже были собраны к обеду. Я коротко знал Меттерниха в 18** году в Париже, где сблизили нас любовные интриги; мы сошлись, следственно, как старинные знакомцы. "Мюнхенгрецкие конференции окончены, -- сказал он мне, -- бывало, на таких съездах толковали и марали бумагу по целым месяцам, а у вашего государя другая метода. Он в один час все покончил и решил, так что мне к сказанному им не остается ничего прибавить". Старый дипломат всячески превозносил русского императора и рассказывал всем, что сделался его министром, так как сего требовали интересы Австрии и всей монархической Европы. Действительно, Нессельроде не мог довольно нахвалиться тем, как с этим пор Меттерних вел дела, между ними не было больше никаких споров, все шло с общего согласия, и кабинеты венский и петербургский совершенно соединились в своей охранительной политике.
На первых порах обращение князя Меттерниха и особенно молодой его жены с императорской четой очень нас озадачило. Настоящими царями являлись они, а не скромный Франц и его супруга. Дело состояло в том, что император совершенно вверился министру, от души преданному его особе и его славе и занимавшему нелегкий свой пост с высоким искусством и со всем рвением. Престарелый Франц, утомленный долговременным царствованием, исполнением стольких превратностей, полагался на Меттерниха во всех делах и политических, и домашних, оставляя себе лишь внутреннюю администрацию и высшее наблюдение за правосудием, в котором многолетняя опытность и неукоризненное беспристрастие стяжали ему любовь и благоговение от всех сословий его державы.
Десять дней пребывания нашего в Мюнхенгреце проведены были очень тихо, как бы в деревне у какого-нибудь богатого помещика. Император Франц, в маленькой коляске парой, которой сам правил, возил нашего государя на охоту, где они забавлялись стрелянием фазанов и другой дичи. Обедали всегда все вместе, а после обеда мы играли в бильярд, под управлением милой княгини Меттерних. Вечером выписанные из Праги актеры давали представление на маленьком театре в замке, при звуках полковой музыки, нисколько не уступавшей лучшим оркестрам. Вблизи Мюнхенгреца собрано было несколько пехотных полков, две артиллерийские батареи, один кирасирский и один гусарский полк, который австрийский император представил нашему государю на смотре, привлекшем множество народа из Праги и окрестностей. Войско было хорошее, но в отношении к обучению стояло еще на той же степени, как в эпоху Семилетней войны. На другой день австрийский император назначил императора Николая шефом осмотренного накануне гусарского полка. Через два дня государь, уже одетый в мундир своего нового полка, учил его и, проведя его церемониальным маршем перед императорской четой, приехавшей к концу учения, отдал ей честь и поднес почетный рапорт. Его бесподобная наружность, к которой как нельзя более шел венгерский костюм, его прекрасная посадка на лошади и серьезная степенность, с которой он являлся тут в роли полкового командира, произвели самое благоприятное впечатление на зрителей и восхитили весь полк, с гордостью видевший у себя во главе могущественнейшего владыку и красивейшего мужчину во всей Европе. Собрав вокруг себя офицеров, государь в милостивых и сильных выражениях передал им свои мысли о их обязанностях в отношении монарха Австрии и свои чувства искренней к нему привязанности. Эти слова, равно как и все поведение государя, почтение, которое он оказывал Францу I, нежная его внимательность к императрице, откровенность с придворными, вежливость с дамами, его одинокие прогулки во фраке между народом, всех очаровали и душевно привязали к нему австрийскую императорскую чету. Франц I, прося его дружбы и покровительства слабому и болезненному своему наследнику, объявил, что в духовном своем завещании поставил в обязанность последнему не предпринимать ничего, когда он будет на престоле, без совета императора Николая. Всех нас престарелый император также осыпал своими ласками, а меня лично часто удостаивал откровенными, веселыми и остроумными беседами, нередко смеша своим чисто венским акцентом.
В Мюнхенгреце, как и в Шведте, условились окончательно в том, что на польский вопрос станут смотреть впредь, как на общий всем тремя державам, что будут действовать против революции, где бы она ни находилась, совокупными силами, и что уже ни один нарушитель общественного спокойствия не найдет себе убежища ни в которой из этих держав, но будет предан в руки правосудия в той из них, где его захватят.
Простившись в восхищении друг от друга, мы проехали безостановочно до Модлина, оставив Варшаву вправе.
Свободное копирование
