Фото: бабуся и дедуля, сын Владимир со мной, стоят Валя, папа, мама. Бея. 1953
После пожара и было принято решение построить дом, в котором потом вырастет два поколения детей и который бабуся завещает моей маме не продавать ни при каких обстоятельствах, что оказалось невозможно.
Пожарище стало центром огорода, и много лет потом перекапывалось и перепахивалось, выдавая «на гора» несгоревшие свидетельства прошлой жизни. Бабуся с дедулей вернулись к Ежовым на квартиру, а дом стал расти недалеко от дороги при въезде в деревню.
Привозили бревна, освобождали их от коры, под которой можно было найти и мышиное гнездо с голыми детками, из этих бревен делали два больших сруба. Затем нужно было созвать соседей и с их помощью поставить один сруб на другой, после чего все пили и угощались. Называлось это «пОмочь», это был этап в строительстве, под это дело ставилась брага, которая называлась пивом, и из которой потом можно было делать самогон, но можно было выпить и так.
Одна стена дома легла прямо на землю, а противоположная благодаря сильному уклону вознеслась над землей довольно высоко. Это обстоятельство повлекло за собой изменение и расширение проекта: было решено под домом сделать цокольный этаж, убрав землю.
Эта задача не показалась непосильной моему папе, прошедшему трудармию. Меня вообще сейчас удивляет, как и когда он занимался строительством, выходной тогда был только в воскресенье.
Легковых машин было мало, и им нечего было делать в Апанасе, добирались до деревни на попутках, и хорошо, если в кузове были скамейки, не говоря уже о брезенте от дождя и ветра, - такие машины назывались «грузотакси». Ходили они по условному расписанию, стартуя за городом или от постоялого двора,- есть на моей памяти и такое заведение, в котором путешественник мог даже переночевать, оставив во дворе коня или машину.
В конце шестидесятых, кажется, в городе появился автовокзал, и в Апанас стал ходить четыре раза в день автобус, забитый пассажирами под самую крышу.
Нас, детей, увозили на все лето весной, а привозили осенью. Это было эпохальное переселение: на телегу грузилось все необходимое, включая матрасы и перины, белье и одежду, кастрюли и посуду, - воз получался большим, его укрепляли веревками и на вершину садили меня, мама с маленькими Ликой и Олей перевозились каким-то другим способом.
А мы с дедулей неспешным лошадиным шагом, - он большую часть пути шел рядом с телегой, особенно под гору, придерживая лошадь, чтобы все это сооружение не разогналось и не рассыпалось – часа три осуществляли переезд, и я не видела окрестностей Новокузнецка красивее, чем с этого воза. Ездили тогда через Редаковскую гору, одну из самых высоких в округе, на ней потом поставили телебашню.
Дом строили, думаю, лет семь – восемь, первый этаж превратился в кухню с русской печью посередине, которой мастерски управляла бабушка, точно зная, когда лучше туда поместить подовый хлеб или молоко – потомиться.
Печь нагревала бак с водой, которая по трубам подавалась на второй этаж, не ведавший о неприглядной стороне жизни: о дровах и угле, о золе и кочерге, ухвате, шумовке и другой черни.
Устройство дома соответствовало представлениям бабушки в наибольшей степени: тогда в Сибири в зажиточных домах было принято иметь парадную залу, в которой было собрано всё самое лучшее и которой не пользовались.
Деревенский быт был самодостаточным: деревня могла обходиться без магазинов, если не было магазинов или денег на них. Бабуся с дедулей обжились на новом месте привычно быстро: наверху вскоре появились тканые белые половики, выбитые занавески и белые чехлы на стульях. Как говорила про этот интерьер мама: «Все хочет улететь». Внизу половики представляли собой выкройки распоротой одежды, обычно из драпа, и вязаные из обносков кружки, которые бабуся вязала деревянным крючком (никаким другим рукоделием она не занималась). Слабость к таким кружкам я питаю до сих пор, а тогда их было интересно рассматривать, угадывая, чье платье умирая, сослужило последнюю службу.
Половики лежали идеально гладко, и попробуй при уборке их поменять местами: бабуся обязательно молча их сдерёт, смочит под ними пол и постелет так, как им предназначалось, поэтому перед уборкой каждой комнаты приходилось постоять и запомнить их расположение. Надо сказать, нас особо не эксплуатировали, большими тряпками работать не давали, чтобы не разрабатывать растущие суставы. (Не советовал также дедуля носить тесную обувь, что при социализме было невыполнимо: что урвал, тому и рад, например, свадебные туфли своего размера мне купить так и не удалось, и потом было жалко не носить).
Порядок поддерживался, конечно, только зимой, когда они с дедулей оставались вдвоем, летом все шло кувырком. А если мы затевали игру «в дом», бабуся все свои лучшие тряпочки и кружева несла нам – для нарядов и наилучшего обустройства этого «дома», - она всегда потакала детям. Бедного Бимку щенком часто туго пеленали и часами таскали как ребёнка, а если кто пытался спасти собаку, бабуся отмахивалась: «Что ей сделается-то?»
