Л. Баяндина-Гизингер. Пережитое. Ч. 11
Ч.11. Городская школа
Фото: коллектив преподавателей Новосибирского техникума машиностроения, 1947 (?) Во втором ряду, второй слева - В.Ф. Гизингер.
1945 год. Победа. Весна и... снова огород. Мне одиннадцать лет, закончила с похвальным листом начальную (4 класса) школу в деревне Каменушка. Дальше учиться негде, в деревне всего-то 40 дворов.
Война закончилась! Ждём перемен. Ждут, конечно, взрослые, а мы с сестрёнкой Ритой уж и привыкли к своей деревеньке.
Но перемены пришли. Папа и мама, призванные в начале войны в трудармию на Урал и в Новосибирск, воссоединились в Новосибирске, на Южном поселке, в Зоне, в бараке № 2. Сюда привёз меня папа, в двенадцатиметровую комнату, где жила ещё одна, бездетная супружеская пара. Меня водрузили на нары. Сестрёнка Рита, бабушка Маргарита Христофоровна, наши тёти Маруся, Оля и двоюродный брат Рудик ещё оставались в деревне с огородом, скотиной и работой в колхозе «Золотой колос» - в городе пока им негде было жить, а меня нужно было готовить в пятый класс городской школы.
И только осенью, когда папе дали комнату в бараке № 1, он перевёз в город остальных родственников и дожившую до Победы, подобранную им в 1941 г. на рельсах, почти слепую престарелую Полину Ивановну. Мы снова вместе.
Начался новый период, теперь уже городской жизни с её проблемами. Войны больше не было, но опять немцы, только военнопленные. Мама уже не работает на станке, не ходит на завод и обратно под конвоем. У станка теперь папа и тоже «свободный» человек. Маму, до войны медсестру, теперь востребовали на работу в качестве диетсестры на кухне в лагере военнопленных.
Однажды мама взяла меня с собой на работу, где я впервые после четырех лет войны съела (яркое воспоминание!) котлету с рисом. Презентовал мне такое царское блюдо повар Ганс, спросив маму: «Schwester, das ist Jhre Tochter?» Недаром говорят, что блат выше наркомата!
Котлета, конечно, хорошо, но с какой болью и протестом я расставалась с местом нашей ссылки - деревней, где любимая скотина, где оставался друг сердца Егорка, которого я в мечтах видела будущим трактористом, а себя дояркой... ну чем мы не пара?
Когда папа меня забирал из деревни, я планировала сигануть с полуторки в районе кладбища, где кончается деревня и начинается лес, но папа посадил меня на колени в кабине: где уж тут вырвешься.
Густонаселённые бараки встретили с нескрываемым любопытством, особенно юные жители Зоны. Зона уже без забора, одиноко стояла без надобности будка-проходная. Сарай с карцером (типа погреба) использовался по назначению. Дети играли в «чику», говорили друг с другом по-русски, хотя некоторые с небольшим акцентом.
«Новенькая» - это я - появилась в «предбаннике» барака в длинной юбке, как это принято в деревне. Ни бабушка, ни тётка не могли противостоять тому, что я настойчиво и успешно четыре года превращалась в настоящую деревенскую девку по всем параметрам духовной и плотской жизни. Люблю русскую деревню и сейчас, хотя многое видеть больно.
Итак, окружили меня ребятишки, смотрели с любопытством. Лидировал Лёва Кисильман: «Тевичка, ты откуда приехаль?» - начал он издеваться. При этом сам он говорил на русском чисто. Это был высокий, красивый кареглазый мальчик. Позже мы «дружили», но мои родители никак не одобряли нашу любовь и заставляли меня «учиться, учиться и ещё раз учиться».
Промчалось лето. Мама подкормила меня до городских стандартов. А вот папа был худ, слаб, страдал от постоянных желудочно-кишечных болей, но каждый день шёл на завод к своему станку.
В конце августа папа взял меня и мой похвальный лист «За отличную учебу в Каменушинской начальной сельской школе» и мы пошли записываться в пятый класс женской средней школы № 67.
Я действительно училась лучше всех двенадцати ребят (это весь численный состав четырёх классов школы), за что мне часто поддавала председательская дочка Полька, чем невольно стимулировала не сдавать первенства.
Но рано и очень напрасно я вообразила себя отличницей. Мой похвальный лист не произвел ожидаемого мной (конечно, не папой) впечатления на директора школы Марию Александровну.
А впереди ждали большие испытания, и я снова и снова хотела сбежать из этого дурацкого города в свою деревеньку, где я по весне собирала в кошёлку зелёненькую крапивку для борща, где в хате по зиме прыгали маленькие ягнятки, поросятки и телёнок. А в лесу можно от пуза есть пучики, медунки, потом ягоды. О постоянном чувстве голода при всем этом зелёном обилии стала забывать.
И вот 1 сентября и мой 5-В класс - одни девчонки! Послевоенные дети разных возрастов, национальностей, некоторые побывали в оккупации, есть и сироты погибших на фронте отцов. Но... они все пионеры, в красных галстуках, одна я - белая ворона - «беспартийная». Это пригибало меня и заставляло страдать. А тут еще подоспел контрольный диктант.
Приносит Мария Борисовна (крупная, строгая русская красавица «Маря-Баря») тетрадки с оценками, артистично бросает стопку на стол и с нескрываемым любопытством вопрошает: «Кто тут Гизингер?» «Г» произносится как «X», ударение неправильно. Я вся обомлела - сорок пар глаз как пронзили. Проглотив страх, встала. «51 ошибка! Откуда пришла?» Класс грохнул от смеха и ждал ответа. Я продолжала стоять и, наконец, пролепетала: «Новосибирская область, Легостаевский район, Владимировский сельсовет, деревня Каменушка, колхоз «Золотой колос». - «Садись, Каменушка!» - прогремела Маря-Баря.
Затем на уроках математики у Татьяны Кузьминичны вода то наливалась в трубу, то выливалась из другой, а в осадке у меня выпадали одни двойки. Вызубрила я урок по географии, попросила меня географичка показать что-то на карте, которую я никогда в жизни не видела, в результате в дневнике папа опять увидел 5 / 1, т. е., 5 - вызубренный урок, 1 - за карту.
Географичка Александра Федоровна, эвакуированная из Ленинграда, была нашим классным руководителем, и к ней стекалась вся нелестная информация обо мне, бывшей сельской отличнице, от учителей-предметников.
Вызвала Александра Федоровна папу в школу. Он пришел прямо с работы. Они беседовали в коридоре, я стояла рядом. Она была такая чистенькая, с мягкими ухоженными руками, спокойная. Не подозревая, что стоящий перед ней мужичок в рабочей одёжке имеет два высших образования, она внушала ему, что педсовет настоятельно рекомендует перевести меня, самую младшую в классе, в третий класс и не мучить в пятом, где я не тяну ни один предмет.
Господи, куда сбежать от них от всех. Уж лучше в третий класс, но не последней быть. А папа мыслил иначе. Он сказал: «Я прошу педсовет оставить её в 5 классе, мы будем много заниматься дома». – «Но без репетиторов она не сможет догнать ребят». – «Я обращусь к репетиторам. Нельзя, чтобы она познала легкость поражения, важно, чтобы она испытала радость трудной победы», - сказал папа.
Это было слишком замысловато для моего возраста и уровня. Меня оставили в пятом классе. И начался длинный путь к «радости трудной победы», где тайным репетитором по всем предметам был папа Виллибальд Феликсович, главным болельщиком и страдальцем была мама Валентина Георгиевна, а жертвой марафона несчастная Люся, которой просто погулять с ребятишками на дворе было недосуг.
Но, как говорится, терпение и труд все перетрут, и первые маленькие успехи разбудили самолюбие и доставляли радость. Папа привел меня в библиотеку, которая располагалась в саду Кирова (в районе соцгорода в Кировском районе).
Выбрал «Барышню-крестьянку» А. С. Пушкина и дома читал мне в ролях. А когда Акулина пришла на свидание к Берестову, он чтение прервал. Расчет удался: ведь это про любовь! Продолжила я читать уже сама и с интересом. Жребий был брошен. Пушкин любим и читаем на всю жизнь. Затем Лермонтов, Некрасов, Тургенев, Толстой.
«Угрюм - реку» я читала уже в 7 классе на уроках втихушку, пока учитель не отобрал книгу и не вызвал родителей в школу.
Пятый класс закончила на троечки, а вот шестой уже без них. Да еще в пионеры приняли, и подругой моей стала незабвенная Надя Дарьина - староста нашего класса. Как оказалось позже, такая же жертва политических репрессий, как и я, так как была дочерью ссыльного кубанского казака. Ее очень ценил папа за ум, трудолюбие и нравственную чистоту.
В шестом классе произошел памятный неприятный инцидент, короче драка. Я от себя не ожидала, что могу дать наотмашь пощечину одной из богатеньких девочек в классе, когда она сказала: «А ты, чёртова немка, заткнись!» Мне показалось, что девчонки - свидетели сценки, одобрили мою реакцию, а Нинка потом даже дала мне контрамарку в клуб имени Клары Цеткин, где контролёром работала её красивая мама.
В общем и целом в школе девчонки меня не дразнили, а вот когда я очень хотела вступить в комсомол, да еще досрочно (не исполнилось четырнадцати лет), пришлось попереживать.
По количественной разнарядке райкома комсомола в школе меня включили в состав кандидатов единогласно. В Кировском райкоме комсомола нас приглашали в кабинет по одному. Волновалась очень, хотя много готовилась, в основном по политике. Правильно ответила на все вопросы. Попросили выйти и подождать. Дверь осталась приоткрытой и я услышала: «Почему же отец преподает? Непонятно».
А в это время папа действительно уже преподавал математику в школе рабочей молодежи № 16 и в техникуме сельхозмашиностроения при заводе Сибсельмаш. Была большая потребность страны, города в квалифицированных кадрах и папу снова призвали...
В комсомол меня приняли, я была счастлива.
В 8 классе стала пионервожатой у девчонок 5 класса, а летом (ура!) от школы и райкома комсомола направили в качестве помощника вожатой в пионерский лагерь в Бугринскую рощу. Детям в группе было по 9-10 лет. Ну, это уже другая история.
А вот в том же 8 классе пришлось пережить момент, когда мне снова напомнили, что я немка, а не как все. Выбирали школьный комитет комсомола и секретаря. Девчонки предложили избрать секретарём меня.
И тут вышла наша новая историчка, парторг школы Анна Андреевна и резко отвела мою кандидатуру.
Ей помог коллега Кондрат Георгиевич Грюнвальд, с семьёй которого мы жили в одном бараке № 2. В отличие от моего папы, он был человек партийный - до войны немцев принимали в ВКП(б) и поэтому ему раньше, чем папе, разрешили преподавать в школе немецкий язык.
Говорил он со значительным акцентом, чем немало давал поводов для известного школьного юмора. Человек он был симпатичный, хороший педагог и он-то, в отличие от девчонок, понимал, что нельзя меня избирать секретарём. Вот он и поддержал Анну Андреевну, нелестно отозвавшись обо мне, что, мол, любит пошалить (это было мягко сказано и справедливо) и не созрела до такого серьёзного поста.
Девчонки долго возражали своим партийным педагогам просто из упрямства и, в конце концов, поладили на том, что проголосовали за избрание меня заместителем секретаря.
Я была горда и поспешила с этой новостью в свой ставший теперь родным домом барак № 2.
Людмила БАЯНДИНА (ГИЗИНГЕР), Новокузнецк
(Газета российских немцев «Sibirische Zeitung plus» № 15-16(94-95), 8/2005)
