На уроках

На уроках

Меня разбудила мама:

- Саша, вставай, пора в школу.

Я открыл глаза. Мама уже зажгла свет, поэтому комната хорошо была видна.  Уже третий год у меня есть своя комната, в которой я сплю, делаю уроки, читаю, играю.  Большую часть комнаты занимает печка. Раньше она была другой, у неё была плита и эта комната была  кухней, но после отъезда в Хабаровск соседей, семьи Кокориных, мы смогли расшириться,  и у меня появилась своя комната. Как раз во-время, я уже перешел учиться в старшие классы,  больше было учебников и другой литературы, поэтому мы с отцом сделали хороший деревянный стеллаж для книг.  Сюда перекочевали не только книги, которые стояли на этажерке в комнате родителей, но и те, что были оставлены Кокориными при отъезде и лежали в общей кладовке.  Да и я за эти годы получил очень много новых изданий, которые доставляла «Книга-почтой», очень популярная в наших краях, далеких от центра.

Стоял еще большой стол, часть которого занимала игра «хоккей», придуманная мной.  В неё  мы играли с младшим братом Витей,  с ребятами, которые приходили ко мне или к нему.  На монетки в 1 и 2 копейки я налепил  из пластилина фигурки хоккеистов,  мы  гоняли их щелчком пальцев, стремясь, чтобы хоккеист попал в небольшую гайку, которая изображала шайбу.  И надо было не только попасть в «шайбу», но и забить её в ворота, которые защищал вратарь, стоящий на 3-х копеечной монете.  Были и борта, все, как в настоящем хоккее. Нападающие стояли на копейке, защитники на «двушке». Все это напоминало биллиард,  только вместо шаров были монеты, а кий изображал щелчок. А «шайба» была одним из шаров. Каждый игрок делал  ход по очереди.  Вот и вчера мы допоздна играли в хоккей с братом,  и я не успел убрать его на место.

Потянувшись, я встал и пошел умываться.  Рукомойник висел на стене в коридоре, у входной двери.  Вода была холоднючая, видимо, мама недавно её налила в рукомойник. Поэтому я побрызгал водичкой на лицо, вытерся, и пошел одеваться в школу. В моей комнате было довольно прохладно, я ведь не очень много протопил вечером печь, чтобы было свежо спать. Да еще проветрил комнату перед сном.  Форточки в окне моей комнаты не было, поэтому я вытаскивал затычку из вентиляции, выходящей прямо на улицу.

Открыл плотные шторы на окне и выглянул на улицу. И не увидел забора, находившегося метрах в 10 от моего окна. Сплошное молоко утреннего тумана, из-за чего ничего не было видно.

- Да, сегодня мороз сильный, как мы на лыжах побежим? - подумал я,  и мельком взглянул на термометр за окном. Он показывал 45 градусов. Я стал одеваться, надев теплое белье под школьную форму. На кухне мы с мамой были вдвоем. Отец уже уехал в соседний поселок Оглонги, где работал директором школы, а младший брат еще спал.  В кухне было тепло и уютно.  Мама с утра натопила печь, в которую я еще вчера вечером положил дрова, так что маме оставалось лишь чиркнуть спичкой, чтобы развести огонь.  Вкусная яичница, кружка любимого какао,  хлеб с маслом составляли мой завтрак.  Надев шапку и телогрейку, взяв портфель с учебниками и тетрадями, я пошел в школу, заглянув в туалет, расположенный в конце огорода.

Школа была рядом, надо было пройти лишь мимо одного дома, где жили Еремины. Трое их детей – старшие Толя, Валя и Нина, уже закончили школу и уехали в город, а младший Коля, хоть и был младше меня на два года, но отличался высоким ростом и уже догнал меня.  Видимо, вкусное молоко от коровы, которая всегда была у Ереминых, так повлияло.  Варвара Селиверстовна, наша соседка, была очень хорошей хозяйкой и доброй, часто делилась уловом щук, которые её муж ловил на Амгуни почти каждое воскресенье. Для заядлых рыбаков прииск выделал автобус, который вывозил их за 10 километров на реку для подледного лова.   А вечером тот же автобус привозил рыбаков, у которых обычно  было по два-три мешка замороженных щук. Такой богатый улов давала зимняя рыбалка в те годы на большинстве рек Дальнего Востока. Вот соседка и угощала нас щуками, а мама делала из них вкуснейшие котлеты.  Две недели назад она надела котлет, я молол щук на фарш вместе с салом.

На улице по-прежнему стоял туман, но за полчаса он поредел,  и стала видна громада нашей двухэтажной школы. Хотя на улице было еще темно, но школа светилась огнями из своих многочисленных,  больших окон.  Все  классы уже заполнены учениками, через десять минут начнется первый урок.  Я уже много лет вижу школу, выходя на улицу из дома.  И окна, и дверь из сеней выходят на сторону, где через один дом стоит школа.  До школы из нашего дома меньше 50 метров, поэтому я обычно вообще не одевал телогрейку и шапку. Но сегодня было очень уж холодно, по тому, как сразу стало щипать щеки, я определил, что не меньше 40 градусов.  «Крещенские морозы», как назвала их мама.  Хорошо, что ветра в нашем поселке бывают редкими. Вот когда недавно на зимних каникулах я был в Хабаровске, то понял, как это неприятно – сильный ветер. Он продувает буквально до костей, несмотря на то, что мороз не такой уж сильный,  был чуть больше 20 градусов.

Быстро дойдя до школы, я разделся в раздевалке, которая была под лестницей на второй этаж.  Вернулся по тому же коридору, что заходил в школу, и зашел в класс химии. У нас уже несколько лет была кабинетная система, и классы химии и физики отличались от остальных. В них не было обычных парт, а стояли столы. В кабинете химии были установлены на столах и некоторые химические приборы – колбы, реторты и другие, что позволяло проводить химические опыты.  Я прошел к своему столу и своему месту, которое было в самом углу кабинета. Все же я один из самых высоких в классе, выше только Саша Гальцев, и мое место на «Камчатке», на последних партах.  Перебросился парой приветствий со своими одноклассниками и сел на место. Но буквально на минуту, так как в класс вошла учительница химии Маслакова Александра Андреевна.

Она было нашей соседкой, жила в одном с нами доме.  Я знал её, когда она была еще Расщепкиной, под своей девичьей  фамилией. Приехала в наш поселок молодой, полной и не очень красивой девушкой, выглядела старше своих лет. Что, видимо, сказалось на её характере, он у неё был не сахар.  Однажды она меня оконфузила. Рассказывая о том, что у человека бывает диафрагмальное дыхание,  попросила выйти меня к доске и обнажить мой живот и грудь.  Пояснила, что у меня точно диафрагмальное дыхание, так как я часто пою очень громко, а у певцов именно такое дыхание.  Я действительно любил поорать песни, когда дома никого не было, но не догадывался, что мои рулады слушает соседка.

На этот раз она вызвала меня к доске не по этому поводу, а ответить на вопросы домашнего задания. Химию я знал хорошо, все же год назад победил на районной олимпиаде по химии. Поэтому уверенно ответил на все вопросы и сел. Потом учительница вызвала к доске еще несколько учеников, объяснила задание и мы стали делать опыты на своих столах, а она ходила между нами и смотрела, как мы справляемся с заданием.  Урок пролетел незаметно.

Следующий урок у нас была астрономия. Отдельного класса для этого предмета не было, мы занимались в любом свободном от других уроков классе.  Обычно это был класс на втором этаже. Вот и сейчас мы на перемене перешли со своими портфелями в класс и разложили их по отведенным нам местам. Я подошел к окну. На улице уже рассвело,  и открывалась панорама со стороны, противоположной входу в школу. Сразу под окнами был небольшой палисадник, где росли высокие деревья. А я застал время, когда на этом месте был плац и спортивная площадка. По плацу маршировали старшеклассники, на плечах у  них были деревянные ружья. Я с другими мальчишками шел за строем, держа палки вместо ружей,  и выполнял команды учителя Мизиша, который вел и уроки по физкультуре.  Звучало «Шагом марш, налево, направо, кругом» и мы старались точно копировать движения юношей из старших классов.

Палисадник был выше, чем идущая мимо второстепенная дорога, по которой подвозили дрова к школьной кочегарке и другие грузы.  А дальше был длинный школьный туалет, конюшня и небольшой конный двор со стоящими в нем санями,  телегами, плугами и другими нужными в хозяйстве предметами.  Помню, как однажды прокатился на лошади, которая была в школе,  и на ней  возили дрова, выполняли некоторые работы для школы и учителей.  Мы, пацаны еще младших классов, с разрешения конюха, подводили спокойную кобылу к забору,  и с него садились верхом. Без всякого седла, поэтому после того, как я прокатился, у меня долго болела промежность.

Ну а дальше открывалась панорама огородов, речки, котлован и далее шли отвалы камней.  На этом котловане мы охотились на ондатр, ловили раков, а по речушке, которая в период весеннего половодья превращалась в бурный поток, катались на коньках осенью, пока лед  не заносило снегом. Именно на этой речке я провалился под лед, катаясь на коньках. А потом сушился в школьной кочегарке, пока не пришел за мной отец и не отвел домой.  Сейчас все это было засыпано снегом, которого в наших краях, особенно в котловине между гор, где был наш поселок Херпучи, было всегда много.  Вдали виднелись дома на Седьмой линии, белый дым из труб этих домов столбами поднимался вертикально вверх и где-то там, на высоте, раздувался потоками воздуха.

Прозвенел звонок на урок,  и в класс вошла учительница Валентина Кирилловна. Она работала  всего второй год в школе, вышла замуж за местного инженера и поменяла свою девичью фамилию на Атаманенко. Была она высокой, стройной молодой женщиной, всего на несколько лет старше нас.  Обычно носила кофточки с большим вырезом на груди. Она довольно редко сидела за учительским столом, чаще прохаживалась по классу. И когда собиралась вызвать кого-то к доске, наклонялась над столом, заглядывая в школьный журнал. И тогда в вырезе кофточки была видна её грудь. Все мальчишки старались не пропустить этот момент, а сидевшие на задних партах даже вставали, чтобы лучше увидеть.  Астрономия мне нравилась, я с удовольствием узнавал новые звезды, планеты, предположения о жизни на них. Вспоминал песню, которую пел Владимир Трошин «И на Марсе будут яблони цвести». Мне казалось, что такие времена наступят скоро. Вот и сегодня я узнал что-то новое из интересного объяснения учительницы.

Я вспомнил, как полгода назад, на школьном вечере в честь Октябрьской революции, когда начались танцы, я пригласил Веру Кирилловну, которая была на танцах дежурной от учителей, потанцевать со мной.  Обычно это было не принято, но Вера Кирилловна не отказалась, и мы станцевали один танец, вальс, который я к тому времени уже научился танцевать.  Вообще мне не часто пришлось танцевать в школе, потому что я с шестого класса  играл в школьном духовом оркестре,  и большинство танцев проходило без нашего участия.  И лишь в перерывах, когда начинала играть радиола, я мог пригласить кого-нибудь из девочек потанцевать.  Чаще это было  в большой группе танцующих быстрые танцы, чарльстон или твист, когда в зале выключали яркий свет и лишь в коридоре горели лампы.

На парте передо мной сидела Лина Блох, очень скромная, спокойная девочка, белокурая, с разделенным надвое пробором на голове и с косичками. На спине её были хорошо видны два бугорка от пуговиц на её лифчике.  Я шутки ради стал нажимать на них. Лина повернулась ко мне,  и укоризненно посмотрела мне в глаза.  Но я продолжил играть на пуговичках, и тогда она повернулась и стукнула меня по голове учебником. Весь класс  повернул в нашу сторону головы, даже Вера Кирилловна, которая стояла у окна и что-то нам объясняла, обернулась. Но,  не зная, в чем причина шума и что сделала Лина, сказала: «Успокойтесь», - и продолжила объяснение. А мне стало стыдно за свой поступок. И хотя потом у меня иногда чесались руки,  и хотелось нажать на пуговички лифчика у других девчонок, я такого себе не позволял.

Следующий урок была математика. Наша учительница, невысокая татарочка, Муратова Раиса Захаровна, знала свой предмет от корки до корки учебника.  Т.е. только то, что написано, и все отклонения от написанного в учебниках считала за ошибку.  За что иногда снижала мне оценки, хотя мои расчеты другим, иногда более простым способом,  приводили к правильной цифре в итоге.  Я с отцом, учителем математики, правда,  в 5-8 классах, несколько раз разговаривал на эту тему, он соглашался со мной, что Раиса Захаровна была не права, но вмешиваться в процесс обучения в чужой школе не хотел. И мне приходилось наступать на горло собственной песни.  В нашем классе быстрее всех решали всевозможные задачи по математики мы с Сашей Гальцевым.

Этот мальчик вытянулся в старших классах в высокого, выше всех ростом, 196 см, юношу. Мы с ним устраивали соревнования не только по математике, но и в баскетболе.  Вначале мы не знали правил и Саша, играя в защите, высовывал свою  длинную руку прямо в кольцо, которое в нашем спортзале висело на полметра ниже, чем на обычном  щите. Это было вызвано тем, что высота нашего спортзала, переделанного из школьных мастерских, была небольшая, чуть выше 3-х метров. Вот и пришлось устанавливать баскетбольные щиты с кольцом на высоте 255 см.  И на такой высоте Саша был буквально королем защиты. Лишь я, обладая хорошей прыгучестью, забивал ему, буквально ломая его кисть,  мяч двумя руками сверху в кольцо.  Потом мы внимательно изучили правила, и выяснилось, что так делать, как  делал Гальцев, запрещено, можно лишь отбивать мячи за пределами кольца.  Но во своим ростом и неплохим прыжком  Саша и по правилам  блокировал большинство бросков. Чтобы ему забить издалека,  надо было очень быстро передавать мяч по периметру, чтобы  Саша  не успевал перемещаться.  Но мы соперничали с ним на тренировках, а на играх с другими классами наша команда всегда побеждала.  Еще одним увлечением Саши была зарубежная инструментальная музыка и песни. Он вечера проводил у радиоприемника, слушая такую музыку, а потом рассказывал нам о ней, называя имена зарубежных исполнителей, о которых не писали в наших газетах и не говорили по радио. От него я впервые услышал о группе «Битлз».

И на этот раз мы с Сашей раньше всех решили задачи по математике и,  сдав свои тетради для проверки учительнице, получили разрешение выйти из класса. В коридоре Саша стал мне рассказывать об очередном концерте, который он услышал по радиоприемнику. Я зал, что по вечерам можно было поймать очень много радиостанций, сам ловил даже Новосибирск, а вот трансляции из Японии было вообще легко поймать.  А именно там располагалось большинство доступных для нашего прослушивания «вражеских» голосов, как нам говорили в то время. Я тоже иногда слушал «Голос Америки», пока его не начинали глушить.

Следующий урок литературы был тоже на втором этаже, только в другом классе, и нам было очень легко перейти из класса в класс. Учительница литература Аляева Валентина Николаевна была и директором школы. Очень строгая, выдержанная, всегда неброско, но элегантно одетая, с аккуратной прической, она выглядела намного младше своих лет. Когда она впервые пришла в наш класс,  Саша Гальцев даже не поверил, что у неё есть маленькая дочь.  Пришлось его разочаровать. Мои родители дружили с Валентиной Николаевной и её матерью, поэтому я видел её в неформальной обстановке, когда они в одной компании с моими родителями и Кокориными отмечали праздники Великого октября или 1 мая.  Тогда все пели, отец аккомпанировал на баяне, который к этому времени мы выиграли в денежно-вещевую лотерею. Я знал, что Валентина Николаевна из семьи немцев, еще во времена Екатерины Второй приехавших в Россию, выселенных во времена Великой отечественной войны в Казахстан с берегов Волги.  Я видел, что наш директор – вполне обычная молодая женщина, которой не чужды земные радости.

А на уроках она была строгой, но принципиальной.  Вела уроки очень интересно, рассказывала много того, что не вычитаешь в учебниках.  Все уважали учительницу Валентину Николаевну и побаивались директора Аляеву, хотя поводов наказывать у неё не было. Я не мог отказать ей, когда она предложила мне прочитать на школьном вечере «Стихи о советском паспорте» Владимира Маяковского. На репетиции она подсказала, как лучше прочитать, где расставить акценты, где модулировать голосом, выделяя отдельные слова и предложения этого патриотического произведения.  Мне удалось выполнить пожелания Валентины Николаевны и заработать аплодисменты  на школьном вечере, а потом при выступлении на сцене в поселковом клубе.   Позже  я играл сценку из «Евгения Онегина» вместе с Ларисой Шарабариной, которая училась в параллельном классе и жила в Оглонгах.  Я был Евгений, а она Татьяна Ларина. Мне аплодировали за монолог,  а Ларисе за красоту, ибо она не произнесла ни слова за время пребывания на школьной сцене накануне Нового  1965 года.  Но сейчас все это было историей, а пока надо было учить предмет, ведь впереди выпускные экзамены.  И я стал внимательно слушать свою учительницу. Вообще эта привычка слушать объяснения учителей выработалась с первого класса. Обладая хорошей памятью, я запоминал  все, что говорили мне учителя, и почти никогда не готовил домашние задания по некоторым предметам. Только письменные задания.

Последние годы учебы в школе ко мне пришло желание читать художественную литературу.  Не только рекомендованные к чтению произведения в школьной программе, но и другие.  Я всегда был рад, когда мне на день рождения или на 23 феврали дарили новую книгу, которую я прочитывал от корки до корки. Но было несколько любимых произведений.  Доставшиеся мне после отъезда главного инженера прииска Калашникова несколько томов Жюля Верна были прочитаны мной по несколько раз. Особенно «Двадцать тысяч лье под водой». Я  из пластилина вылепил «Наутилус»,  при этом верхняя часть корпуса снималась, и были видны все каюты и коридоры этой подводной лодки, вылепленные в строгом соответствии с вычитанными в книге пропорциями.  А  книга Беляева «Человек-амфибия» была «зачитана мной до дыр».  Я вылепил из пластилина Ихтиандра и Гутиэре, других героев этой книги, и они стояли у входа в нашу квартиру, в сенях, на холоде, чтобы не таял пластилин в тепле. Вместе с другими вылепленными мной фигурами из пластилина они занимали весь верх амбара, неизвестно когда и кем поставленного в сенях.

Следующий, пятый урок в это день была физика.  Учительница Василенко Тамара Андреевна была нашим классным руководителем.  Я знал её  с первых лет работы в школе. Еще незамужняя молодая девушка, довольно крупная, всегда в больших роговых очках, она слыла веселой и отзывчивой. И со временем её лучшие качества не исчезли, а добавилась житейская мудрость и степенность. Все, ученики и их родители, уважали эту учительницу физики, которая прекрасно знала свой предмет и умело его преподавала.

Кабинет физики был очень хорошо оборудован. Вдоль одной стены, там, где была входная дверь, напротив окон, стояло несколько шкафов, заполненных физическими приборами. Было много всяких наглядных пособий, помогающих усвоить школьную программу. Из окон этого кабинета я мог увидеть  свой дом, потому что окна выходили на деревянную площадку перед школой, и потом открывался вид на идущие параллельно улицы Центральную и Школьную, а далее на гору Каланча.  Кабинет был длинный, узкий,  я сидел за последним столом, и чтобы увидеть, что пишет  учитель на доске, мне надо было одевать очки. К тому времени у меня уже была близорукость.  В те годы хороших оправ было не достать, мне родители купили очки с круглыми стеклами, какие-то «старушечьи», какие  я видел на картинах и фотографиях. Надевать их мне было стыдно, но я нашел выход.  Купил хорошие солнцезащитные очки с темными стеклами, вытащил из своих «старушечьих» очков стекла с диоптриями, и пластилином прикрепил их изнутри к темным стеклам. И  такие очки мне не стыдно было одевать ни в школе, ни в клубе, когда я смотрел кино.  Вот и сейчас я одел свои очки с темными стеклами и смотрел на учительницу. Однажды Тамара Андреевна, взглянув на меня,  спросила:

- А ты, Саша, случаем,  не спишь? Я не вижу твоих глаз.

На что я ответил:

- А вы спросите, о чем сейчас шла речь во время вашего объяснения, и я отвечу.

 Тамара Андреевна засмеялась:

- Так можно и с закрытыми глазами все слушать.

- Ну,  так главное, слушать, а не глазами хлопать.

- Правильно, ты меня слушаешь и знаешь физику. Молодец!

Больше к этой теме о моих темных очках на уроках не возвращались.

Физику я хорошо понимал, как и все предметы, связанные с математикой. Да и вообще я хорошо успевал по всем предметам, только допускал ошибки в сочинениях, но все равно получал твердые «четверки».   Став много читать художественной литературы и обладая хорошей зрительной памятью, я, не зная точных правил правописания, чисто интуитивно, писал все грамотнее и грамотнее.

Время на моих ручных часах уже приближалось к часу дня. Эти часы были ценным подарком, который я получил, успешно выступив на районных соревнованиях полтора года назад.  Этим они были мне и дороги, хотя ничего особенного не представляли,  обычные часы «Слава».  К 11 классу наручные часы были у всех, а вот когда мне их вручили в 9 классе, это было еще редкостью.

Когда я вышел на улицу, чтобы пойти домой и переодеться на урок физкультуры, который был шестым в этот день, на улице потеплело, но все рано было градусов 30. Всю третью четверть уроки физкультуры проводились на улице, школьники бегали на лыжах на 3, 5, 10 километров.  Кто-то бегал очень хорошо, кто-то неважно, просто отбывая номер на лыжне.  Мне бег на лыжах не нравился, я предпочитал кататься с гор.  Особенно в старших классах, прочитав книги по технике горнолыжного спорта и увидев фильм с участием олимпийского чемпиона Тони Зайлера из Австрии «Двенадцать девушек и один мужчина. В нем события разворачиваются в Австрийских Альпах, на горнолыжных курортах.  Великолепные склоны, солнце, снег, красивые девушки и блистательный Тони Зайлер, который мог спуститься со склона и на одной лыже.  Я пытался ему подражать, спускался с горы Каланча в центре поселка, проезжая в узкий проход между автобусной остановкой и киоском.  Мне это нравилось, как и делать виражи на склоне.

А сейчас мне предстояла длительная монотонная гонка на 5 км по окрестностям поселка. Я пришел домой, одел вместо школьных брюк сатиновые шаровары,  свитер, шапочку,  кожаные перчатки, лыжные ботинки и вышел на улицу. Было холодновато, но что делать. Ничего более теплого у меня не было. Не в телогрейке же идти. Надел лыжи, взял лыжные палки и покатил к школе. Отметившись у учителя физкультуры, я встал на лыжню, которая позволяла пройти пятикилометровую дистанцию. Все мои одноклассники были уже на дистанции, растянувшись на километр, а то и более.  Видеть их я не мог, так как лыжня была проложена в лесу, извиваясь между деревьев. Но я знал, что они где-то там, впереди. В нашем классе особо хороших лыжников среди парней не было, они были среди оглонгинцев, но у них урок физкультуры будет завтра.  Только она девочка из нашего класса   Люда  Шумилова  входила в сборную школы по лыжным гонкам. Вообще наша школа славилась своим лыжниками. Я лично знал нескольких из них, которые учились в более старших классах. Толя Козлов, Боря Приходько, Олег Кутья и другие ребята выполняли нормы первого и второго разряда по лыжам,  становились чемпионами и призерами районных соревнований и даже  Нижне-Амурской области, к которой относился наш Тахтинский район.  Правда, два года назад район расформировали, и наш поселок Херпучи стал относиться к району имени Полины Осипенко.  Но и там наши лыжники  уже успели показать себя с лучшей стороны.

А я выполнил всего третий разряд по лыжам,  и сейчас шел в свою силу и весьма технично, но с выносливостью у меня было плоховато.  Да и холод сковывал мои мышцы все сильнее и сильнее.  В те годы я не знал,  что минимальная температура, при которой могут проводиться соревнования по лыжам, это минус 16 градусов.  А тут все 30 и экипировка на мне самая примитивная. Особенно внизу.  Семейные трусы, китайские кальсоны с начесом, сатиновые шаровары.  Замерзали ноги в лыжных ботинках, хоть и с теплым носком. Кисти рук в тонких кожаных перчатках  тоже замерзли, мне трудно стало  держать лыжные палки.  Но больше всего у меня стали мерзнуть гениталии.  Я уже перестал их чувствовать. А когда вышел из леса на равнине и стал подниматься в гору, где лес был совсем редким, почувствовал ветерок, то стал мерзнуть еще сильнее.  Что делать, как согреться?  Бег на лыжах,  в движении как-то согревал меня, а вот что делать с гениталиями? Они у меня еще никогда так не замерзали.  Вдруг я увидел впереди фигуру идущей впереди девушки. В валенках, в телогрейке, в теплых варежках и с шалью на голове, она явно не так замерзла, как я.  Ускорился и увидел, что это Римма Бачурина, моя одноклассница, очень красивая девочка, уже вполне сформировавшая, с большой для девочки грудью и крепкой попкой.  Такая вся теплая в этом холодной лесу. Мне делать было нечего. Я догнал Риму и сказал:

- Римма, выручай, а то импотентом стану!

Римма остановилась, внимательно посмотрела мне в глаза, чуть смутившись и покраснев, и стала вынимать руки из своих теплых варежек. И когда её теплые руки прикоснулись к моим гениталиям, я понял, что импотенция мне не грозит.

Весь оставшийся до поселка путь я провел в думах:

-  Не расскажет ли об этом эпизоде Римма девчонкам, не засмеют ли они меня?

P.S. Римма никому не рассказала, никто, кроме неё и меня,  об этом не знает. Увы, Римма умерла довольно давно, рак молочной железы не пощадил её. И я делюсь этой историей только потому, что уже не могу нанести морального вреда мой однокласснице, очень милой и доброй девочке.

Дома я сразу выпил горячего чаю и сел поближе к еще теплой печке.  Прошел еще один день в школе.  В тот день я не знал, что о своем  желании быстрее вылететь из родительского гнезда я буду жалеть через много лет, когда  стану пожилым, не вполне здоровым человеком, и школьная пора будет представляться совсем в другом свете.