Спецзадание

 2.Спецзадание

А к Вовчику и Алехе у Шуляка любовь особенная, можно сказать повышенная. Совсем недавно, накануне Октябрьских праздников, их вдруг сняли с занятий для выполнения какого-то специального задания. Сачконуть с занятий, да еще совсем легально - это ли не везуха? Через минуту они уже докладывали начальнику строевого отдела о полной готовности выполнить любое задание, а тем более специальное. В отделе их уже ожидал Шуляк.

- Забирайте, но ни минуты лишней. Позаботьтесь обо всех наших офицерах, - дал Шуляку последнее указание начальник.

Шли недолго, только спустились к порту и через него к Военной гавани, где выстроился ряд бараков. У одного из них Шуляк попросил ребят подождать. Вскоре вышел и призывно пальчиком их к себе подзывает, Вовчику, потому что он покрепче, посильней, вещмешок на спину взваливает, а Алёхе вручает огромного гуся, причем очень неспокойного, даже нервного.

- За мной!

И, важно заложив руки за спину, неспешно пошел впереди. «Если задание специальное, то, наверное, все идет, как надо», - ребята гасили возникающие сомнения, потому что ни поклажа, ни маршрут следования особого энтузиазма не вызывали.

Поднялись по всему миру известной Потемкинской лестнице, насчитав в ней сто девяносто четыре ступеньки, прошли мимо Дюка прямо к Дерибасовской.

Шуляк не просто шел по Одессе. Он себя нес, высоко задрав голову и выдвинув вперед заметное брюшко. За ним семенили сразу два ординарца! Каким же важным он представлялся себе в эти короткие и самые, видимо, радостные мгновения своей жизни! Душа Шуляка пела. Он был еще молод и охотно ловил на себе восторженные, как ему представлялось, взгляды милых дам.

И только гусь как-то совсем по-другому воспринимал всю эту объективную действительность. Поначалу, вплоть до Дерибасовской, он выражал свое отношение к происходящему традиционным шипением, переходящим местами в откровенную и довольно громкую ругань. А на главной улице города он распоясался окончательно - стал прибегать к мерам физического сопротивления, начал драться своими перепончатыми лапами и норовил ущипнуть длинным клювом не только Алёху, но и некоторых зазевавшихся прохожих. Все уговоры в бессмысленности такого поведения и в необходимости благоразумия заметных результатов не дали. Это возмутило даже всегда спокойного Вовчика:

- Ты его покрепче зажми, а я ему башку на триста шестьдесят сделаю. А потом скажем, что это он сам от любопытства так закрутился.

Гусь укоризненно посмотрел на Вовчика и быстро сунул голову под крыло. Хлопот с ним больше не было.

Миновав Соборку, "спецподразделение" свернуло на Садовую, где до прошлого года был старый экипаж мореходки и где еще жили многие офицеры и преподаватели.

- Значит, мы этому жлобу, как барину, праздничный паёк так торжественно подносим? А хрена он не хочет? - горячился Вовчик, - Сам он что слабосильный или похудеть боится?

- Давай до его дома дотянем и смоемся, - предложил Алёха, - он наверняка станет отлавливать своего гуся и за нами не побежит.

Расчет оказался верным. Шуляк, естественно, первым вошел в подъезд своего дома, но, обернувшись, увидел лишь стоящий у входной двери вещмешок и прогуливающуюся рядом птицу. Адъютанты смылись. При приближении Шуляка гордая птица, резко взмахнув крыльями, устремилась куда-то на верхние этажи. С тяжелым мешком в руках, капитан-лейтенант помчался вдогонку. Сгоряча он проскочил свой третий этаж, но ни на следующем, ни на самом верхнем гуся не оказалось. И только привыкнув к темноте, Шуляк увидел его отдыхающим на какой-то балке под самой крышей. Ни на какие уговоры и обещания птица не реагировала, она вообще игнорировала его как личность, и сдалась только на следующий день кому-то из его домочадцев.

Опьяненные не столько свободой, сколько стаканом молодого молдавского вина на Привозе, ординарцы сходили в кино, а оставшееся до вечера время просто прошлялись по улицам. В училище их уже ожидал приказ: по возвращении незамедлительно явиться к начальнику строевого отдела. Ничего хорошего это не предвещало.

Объявились они в отделе как раз в тот момент, когда Шуляк своим визгливым голосом, перемежая небылицы с угрозами и причитаниями, вещал офицерам о недопустимой расхлябанности среди курсантов третьей роты. В завершение он обвинил мальчишек в нарушении присяги и оскорблении личности офицера.

- В чем же все это проявилось? - усомнился в выводах Шуляка начальник отдела капитан I ранга Шишканов. - А давайте-ка послушаем и самих героев. Ну-ка, только по одному, коротко и четко.

Выслушав немного сбивчивый, но искренний рассказ, он обратился к присутствующим:

- Чьи курсанты? Ваши, Брагин?

- Так точно, мои.

- Забирайте их и разбирайтесь... Поспокойнее.

Как только они скрылись за дверью, Шишканов продолжил:

- А Вы, капитан, - он сознательно опустил слово «лейтенант» в звании Шуляка, чтобы подчеркнуть, что где угодно, только не на флоте возможен и допустим такой разговор, - никак не можете уяснить, что курсантов совершенно недопустимо использовать для уборки Ваших ночных горшков. Это аморально! Ну, хотя бы уж для порядка темноты дождались. И зачем средь бела дня Вы их по всему городу таскали? Ведь от Вашего дома до базы всего-то минут пять хода. Теперь Вы сто лет их будете воспитывать, но до конца жизни они будут Вас презирать, - и с металлом в голосе, - говорю Вам об этом последний раз.

Резко поднявшись, Шишканов вышел, давая понять, что никаких оправданий выслушивать не намерен. Офицеры подавленно молчали.

-Товарищи офицеры, так что мы на данном этапе имеем с гусь? -штатный хохмач старлей Брянцев напомнил собранию веселый анекдот, -Одни шкварки? Ни хрена подобного! Товарищ капитан-лейтенант, у Вас не будет каких-нибудь персональных дополнений?

- А. пошел ты!...

Шуляк выскочил, громко хлопнув дверью.