Мне очень повезло, да. И с годами внушительные масштабы этого везения проступают только отчётливее.
На своих уроках Зойка учила нас связно мыслить, последовательно излагать свои соображения письменно и устно, а обсуждая какой-нибудь фильм или текст, вести свободную дискуссию, в которой мысль одного зацепляется за мысль другого, продолжая и развивая её. («Ползи! Ползи!» – энергично ободряла Зойка во время такого коллективного мозгового штурма какого-нибудь очередного горемыку, мучительно пытающегося облечь свой поток сознания в слова.) Настоящей Зойкиной находкой была идея, которую она нам непреклонно продвигала, что продуктивно обсуждать, оттачивая на нём свою способность к анализу, можно абсолютно любой текст из идеологически выверенной советской школьной программы по литературе, пусть и самый заунывный – хоть «Поднятую целину» Шолохова. Я поступила к ней в девятом классе совершенно бессловесным существом из глубоко провинциальной школы, ничего не умеющим, избалованным благосклонностью нетребовательных магаданских педагогов и давно отвыкшим работать на уроках. И уже к концу первого года Зойкиного жёсткого прессинга заняла (вместе с прочими) второе место на московской городской олимпиаде по литературе. А на второй год получила там диплом первой степени.
Для московского прохладного общества Зойка была удивительно, не по-столичному неравнодушна. В принципе, наверное, и другие учителя знали, что я живу в Москве самостоятельно, в то время как моя мать продолжает работать в Магадане. Это должны были записать в моём личном деле. Но только одна Зойка озабоченно спросила меня, чем же я в таком случае питаюсь. И пришлось мне успокаивать её тем, что я готовлю себе сама с семи лет.
Зойка, разумеется, никогда не вмешивалась в наши отношения между собою, но наблюдала за нами с неподдельным интересом: знала, кто с кем дружит, у кого какой жених и т.д. И к ней, чувствуя её живое участие, часто шли за советом по насущным жизненным, а совсем не литературным вопросам. Об этом написали и несколько её учеников в Сети. Советовала Зойка так же легко и щедро, как давала знания и навыки, и эти советы всегда были дельными. Именно она посоветовала мне забрать документы с дневного отделения и перебросить их на вечернее, когда я сказала ей, что, по всей видимости, не добираю до проходного балла в МГУ. И таким способом я в МГУ всё-таки и попала.
Борясь с нашей обычной ученической ленью и легкомыслием, Зойка гоняла нас в хвост и в гриву. «Вы все сидите в мощной луже!» – яростно заявляла она, контаминируя «сесть в лужу» и «мощную жопу». Процентов на 50-70 эта её ярость и грозные манеры, конечно, были хорошо рассчитанным наигрышем – простейший, но действенный педагогический приём. На деле же Зойка была на редкость уравновешенная и рассудительная натура. И грозно приказав: «Сочинения сдать к среде!» – тут же вполне мирно добавляла: «Я не утопистка, поэтому чтобы к пятнице все сочинения были».
Не один человек в Интернете помянул, что Зойка не отличалась беспристрастностью, и у неё были любимчики в классе. Любимчики точно были, могу засвидетельствовать. Сама входила в их число. Вместе с тем надо заметить, что ко всем остальным, даже самым неприятным номенклатурным деткам из числа наших соучеников, Зойка неизменно относилась очень ровно и по справедливости, не выказывая ни малейшей неприязни. И козлов отпущения, которых она травила бы из урока в урок и на которых срывала бы зло, как это водится у некоторых учителей, у неё никогда не было.
Про Зойкину пристрастность к любимчикам, в которые она зачисляла наиболее способных учеников-гуманитариев, была такая история. Однажды так получилось, что мы всем классом, вовсе между собой не сговариваясь, почему-то не прочли к назначенному дню какой-то текст, который Зойка задала нам прочитать. Кто забыл, кто не успел и т.д. Бедная Зойка, которая собиралась с нами над этим текстом работать, подняла одного, второго, третьего – и каждый говорил, что не прочитал. Тогда Зойка разозлилась не на шутку, что с ней бывало крайне редко, и объявила, что всем, кто не подготовился к сегодняшнему уроку, она поставит двойки в дневник. (Двойка в дневник – это, понятное дело, в отличие от двойки в журнал была чисто воспитательная мера, призванная просто привлечь внимание родителей и никак не влияющая на общую успеваемость и балл в четверти.) «Дневники на парту!» – скомандовала Зойка и пошла по классу собирать их собственноручно. Как и все, я выложила на парту свой дневник, потому что тоже не прочитала. Но, добравшись до моей парты, Зойка… не взяла моего дневника и как ни в чём не бывало прошла мимо. Это, конечно, было совершенно поразительно. Пришлось мне потом, уже после звонка на перемену, самой подойти к Зойкиному столу и на её глазах гордо положить свой дневник в возвышавшуюся на нём общую стопку.
Как и многие великие, сама к себе Зойка относилась без всякого пиетета. «Надо же, до чего доработалась, – говорила она. – Вчера вошла в троллейбус и сказала: «Не вставайте». И действительно, входя к нам в класс, Зойка неизменно говорила: «Не вставайте». В 56-й школе учителей, подчёркивавших своё уважение к старшеклассникам разрешением не вставать при своём появлении, было только двое – Зойка и Броня Крепка И Танки Наши Быстры, преподавательница истории Бронислава Соломоновна Фридман.
Про Зойкино же самообладание и уравновешенность история следующая. В один прекрасный момент мы приступили к изучению романа Горького «Мать», и на первом вводном уроке по нему в нашем классе «Б» Зойка, как и полагалось, сообщила нам, что В.И.Ленин назвал роман Горького «Мать» «очень своевременной книгой». После урока литературы состоялась перемена, на которой наша одноклассница из «Б» Алла Цыганкова немедленно рассказала всем желающим школьный анекдот про роман Горького «Мать» такого малопристойного содержания.
Ленин и Маркс отправились в туалет по большой нужде. Но там, увы, не оказалось туалетной бумаги.
– Ну что же, Карл, – говорит Ленин, – п’идётся использовать ваш «Капитал».
– Да что вы, Владимир Ильич! – возражает Маркс. – Это труд всей моей жизни. Я над ним работал столько лет… Давайте лучше употребим ваше «Государство и революцию».
– Ну уж нет! – не соглашается Ленин. – Эта ‘абота имеет п’инципиальное значение для п’олета’ьята...
И тут, пока они так пререкаются, вбегает Горький, восклицая:
– Владимир Ильич, я написал роман «Мать»! Вот рукопись!
И Ленин говорит:
– Оч-чень своев’еменная книга!!
Удачный анекдот распространился за перемену как лесной пожар. В том числе и среди учащихся параллельного нашему класса «А», у которых вводный урок по роману Горького «Мать» был следующим после нашего. В результате, когда ничего не подозревавшая Зойка мимоходом упомянула в очередной раз, что В.И.Ленин назвал роман Горького «Мать» очень своевременной книгой, весь класс «А» внезапно грохнул как один человек.
Вот что бы подумала какая-нибудь другая, менее хладнокровная учительница? – Конечно, что у неё юбка задралась или ещё какая-нибудь приключилась гадость. А Зойка, как нам потом пересказывали «ашки», только и спросила:
– Что вы ржёте?
Это анекдот, ответили ей.
– Или рассказывайте, – невозмутимо предложила Зойка, – или прекращайте смеяться.
Рассказать анекдот Зойке никто не решился, и урок вернулся в свою колею.
