25/X. Вокзал станции Узловая. С Узловой мне всегда, почему-то не везёт. Мне всегда приходится здесь трудно выехать в Тулу, бегать за автобусами, терять часы. В последнее время я уже решил сразу обманывать невезение -- на городском автобусе немедленно еду далеко за город, до последней остановки этого автобуса на шоссе и там "голосую" попутные автомашины. Это помогает. А сегодня вынужден сидеть здесь на вокзале почти пять часов. В Туле "справочная девушка на вокзале" ответила по телефону, что в 15 часов 47 минут есть поезд через Узловую на Волово (туда у меня командировка), и я бросился на тульский автовокзал, стоял в автобусе часа полтора, приехал, как говорят "загодя", и тут узнаю, что этот поезд Москва -- Дебальцево -- "отменён", и на Волово теперь ближайший в девятом часу вечера. Узловая опять сыграла со мной злую шутку.
Сегодня первый день зимы. Утром проснулся -- ни грязи, ни голой земли: первый снег ровным тонким слоем покрыл всё. И вот уже шестой час вечера, а снег метёт и метёт. Метель. Покров уже толстый. Мороз чуть ниже нуля. Вряд ли смогу завтра в Волове куда-либо поехать, если снег растает -- грязища будет страшная. Между прочим, и в прошлый раз грязь в Волове меня допекла. У меня почему-то уже выработалась ассоциация -- Волово, Куркино и Арсеньево -- это грязь. Видимо, в сухую погоду туда не попадал.
Дня три тому назад -- чудесная картина: при лунном свете тихо, чуть перезваниваясь, блестя миллиардами волшебных искр, стоит хрустальный сказочный лес. Каждая, самая тоненькая веточка плакучей берёзы сверкает и переливается огнём; под слабым ветерком, колыхаясь, веточки дотрагиваются друг до друга, и в тишине стоит несмолкаемый тихий, такой тихий, что его почти не слышно, звон серебряных колокольчиков. И хотя лес густой, но в нём далеко видно вокруг -- лунный свет свободно льётся и льётся сквозь чащу хрустальных крон берёз и вековых дубов...
Это мне почудилось, когда вечером я взял в руки блестевший от света уличного фонаря ещё зелёный лист тополя: он был твёрд и хрупко сломался. Была изморось и чуть-чуть ниже нуля, "гололёд". На ветках и листьях постепенно наросла незаметная для глаза довольно солидная прозрачная ледяная корочка. И перед моими глазами возник хрустальный лес из сказки. А утром вокруг стволов старых деревьев земля покрыта сучьями. Не выдержав тяжести обледенения, они сломались. Кроны многих деревьев поредели.
В зале ожидания огонь не зажигают, писать уже нельзя. А я хотел вспомнить Курта Мёбиуса и Клинкбайля. Ну, вот, дали, наконец, свет. ...Из-за открытых окна и двери на балкончик, полуприкрытых лёгкими белыми гардинами доносятся непрестанный, как шёпот тихий, шорох волн, почти неслышно ритмично набегающих на берег из гальки. Уже темно, но в комнату не проникает вместе с шорохом вечерняя прохлада. Последние дни сентября теплы, как в августе. Номер гостиницы "Интурист" ярко освещён -- горят люстра и настольная лампа. В их свете резко подчёркиваются черты крупного лица хозяина -- Иозефа Клинкбайля и нервная подвижность Курта Мёбиуса. Хозяин номера -- Клинкбайль -- прилично говорит по-русски и служит переводчиком для меня и Курта. Мы беседуем, вернее мне хочется узнать как можно больше от них о них самих. ... "Дерево Дружбы" не у нас, а за санаторием "Золотой колос"; там есть научный работник Фёдор Михайлович Зорин", -- пояснила экскурсовод сочинского Дендрария. К "дереву Дружбы" попал уже поздновато, в одиннадцатом часу утра. Зорин в зелёной, из вьющихся плетей, беседке разговаривал с большой группой. Вышел оттуда. "Это немецкие коммунисты, ветераны", -- сказал он. Это меня взволновало, включился в разговор, попросил переводчика переводить. Сказал, что я журналист из Тулы, здесь в отпуске, что Тула -- крупный промышленный район. Все заулыбались. Потом они встали группой на аллее, я сделал несколько кадров. Сказал, что я много лет в партии, и мне радостно, что в Германии они завоевали народную власть.
Низенький человек с круглой и блестящей от лысины головой, ещё не потерявшей черноты волос, с чёрными живыми глазами под очками прицепил мне значок "Германо-советская дружба"; подошёл другой -- высокий, как я, а может и выше, несколько медлительный и прицепил второй -- "Герб города Берлина": дыбом медведь на белом фоне, окаймлённом красной и золотой полоской, наверху нечто вроде кусочка шестерни. Этот второй говорил по-русски. Он назвал первого и себя, руководителя берлинской делегации. Я сказал, что зайду к ним позже. И через два дня, 29 сентября -- я в номере Клинкбайля.
Свободное копирование
