Когда я вернулся в Гарвард осенью 1970 года, обстановка в университете существенно переменилась к лучшему. Главной причиной этого была отмена президентом Никсоном призыва в армию. Успокоительное действие этой меры показывает, что за проявлением Weltschmerz («мировой скорби») бунтовавших студентов скрывалась немалая доля личного интереса.
Несмотря на то что мир был восстановлен и университетская жизнь вошла в свою колею, Гарвард уже никогда не был прежним. Во-первых, хотя бы потому, что он потерял свою уникальность. Когда по стране прокатилась волна беспорядков в университетах, Гарвард, как оказалось, был настолько же подвержен массовой истерии, как и другие университеты. Во-вторых, под давлением снизу Гарвард упразднил многие из так называемых элитных традиций. Например, в столовых были упразднены «профессорские столы», а преподаватели поощрялись, если они проводили свободное время со студентами, хотя, по моему мнению, они предпочитали все же компанию своих сверстников. Если раньше у студента была возможность выбрать общежитие, то теперь его распределяли в общежитие по жребию.
Отделение истории и литературы отменило порядок ограниченного приема и открыло двери для всех подававших заявления студентов, имевших необходимый уровень подготовки. Вскоре, когда университет уступил давлению из Вашингтона, откуда поступала существенная часть бюджета, дала о себе знать и программа под названием «Положительное действие», то есть поощрение различных меньшинств, включая женщин, в вопросах приема на работу, приема студентов и продвижения по службе. Стала поощряться «оценка» студентами работы преподавателей. Если прежде многие, а может быть большинство, в администрации были выпускниками Гарварда, преданными университету, то теперь многие превратились в профессиональных менеджеров, для которых Гарвард был лишь местом работы, которую они легко оставляли, когда подворачивалась лучше оплачиваемая должность.
К концу 1970-х Гарвард более походил на университет в каком-нибудь штате на Среднем Западе, чем на то, каким он был прежде. Словечко «кампус», ранее не употреблявшееся, теперь стало ходовым. Этот процесс усиливался по мере того, как «браминская община»[1] Бостона приходила в упадок и по мере того, как приходили в упадок британские и германские университеты, служившие примером для Гарварда.
Летом 1970 года я принял участие в еще одном Международном конгрессе историков, который проходил на этот раз в Москве. За прошедшее десятилетие политическая обстановка в Советском Союзе заметно разрядилась, и я уже не чувствовал себя под постоянным наблюдением. Тем не менее, как я выяснил позже, советским гражданам нужно было иметь особое разрешение, чтобы посетить сессию, на которой я выступал. Я представил доклад о русском консерватизме второй половины XIX века. Снова, как и в 1962 году во время моих ленинградских лекций, я стремился подчеркнуть значение консервативной мысли в наши дни. В докладе отмечалось, что только либерализм, благодаря децентрализации принятия решений, был способен совладать с проблемами современной жизни. Когда я закончил, заранее назначенные оппоненты взобрались на кафедру, чтобы привести обычные возражения. Но что удивительно, один русский докладчик защищал меня. Это была Валентина Твардовская, дочь знаменитого главного редактора «Нового мира», самого либерального из советских «толстых» журналов. Тот факт, что она осмелилась сделать это публично, говорил о том, что происходили какие-то перемены.
В 1970 году, параллельно с публикацией первого тома биографии Струве, я выпустил его собрание сочинений (за исключением газетных статей) в пятнадцати томах. Подготавливая эти материалы к публикации, я прибег к ксерокопированию. Публикации Струве сначала копировались, затем располагались в хронологическом порядке и снимались на микропленку, а уже затем распечатывались. Я финансировал этот проект из собственного кармана, идя на определенный риск, но надеясь, что смогу продать достаточное количество пятнадцатитомных комплектов по 950 долларов каждый, чтобы покрыть расходы. Результат превзошел мои ожидания: тридцать пять библиотек купили по комплекту, что принесло мне небольшую прибыль. Я полагаю, что это издание, возможно, было первым, когда собрание сочинений какого-нибудь автора было опубликовано не типографским способом, а посредством ксерокопирования.
Свободное копирование
