Струве - 1

Струве

Закончив в ноябре 1957 года работу над текстом Карамзина «Записка о древней и новой России», я занялся поисками какого-нибудь другого крупного консервативного русского мыслителя. Летом 1958 года мне попали в руки воспоминания Семена Франка о Петре Струве, одном из столь же блистательных, сколь и противоречивых деятелей российской интеллектуальной и политической жизни в период с 1890-х по 1930-е годы.

Струве родился в 1870 году в семье ассимилированных немцев. Его дед Вильгельм бежал в Россию, чтобы избежать наполеоновского призыва в армию. Он стал знаменитым астрономом своего времени, основателем Пулковской обсерватории. Среди его потомков насчитывается три поколения известных астрономов. Отец Петра, высокопоставленный чиновник на российской государственной службе, после того как у него возникли неприятности с начальством, перевез семью на несколько лет в Штутгарт. В результате не по годам развитый юноша чувствовал себя как дома и в Германии, и в родной ему России. В течение всей своей жизни Струве исповедовал идеи, которые нелегко сочетались в России. В молодости он был социалистом, который отдавал предпочтение свободе перед равенством, а став либералом, считал, что свободу России принесет не буржуазия, а рабочий класс. Пылкий патриот России, он видел величие своей страны неразрывно связанным с западной культурой. В 1890-х, сначала как студент университета, а потом как публицист, он сделал учение Карла Маркса известным в России. Когда русские марксисты попытались основать социал-демократическую партию, они поручили ему написать соответствующий основополагающий манифест. Еще до достижения тридцатилетнего возраста он стал знаменитостью.

Затем начались неприятности. В конце 1890-х Струве, которого Максим Горький назвал «Иоанном Крестителем всего нашего возрождения», попал под влияние немецких ревизионистов, считавших ошибочным предсказание Маркса о неизбежном и нарастающем обнищании рабочего класса. В своих блестящих статьях Струве раскрыл несостоятельность социальной теории Маркса и пришел к выводу, что социализм победит только в результате эволюции, а не революции, то есть в результате постепенного улучшения положения рабочих и выгод от их участия в политической власти. Аргументы ревизионистов оказались вполне убедительными, и дальнейшие события подтверждают их правоту. Но в накаленной атмосфере радикальной интеллектуальной жизни в России подобные идеи казались просто еретическими. Революционная фракция, более заинтересованная в захвате власти с помощью революции, чем в улучшении положения рабочих, сомкнула ряды и исключила Струве из партии, чего не произошло в отношении Эдуарда Бернштейна, который играл подобную роль на Западе.

После этого Струве вступил в ряды нарождавшегося либерального движения и стал редактором его главного органа «Освобождение», публиковавшегося за границей. После революции 1905 года, разочарованный тем, что русская интеллигенция не желала работать в рамках нового конституционного порядка и продолжала поклоняться революции, он оставил политику и посвятил себя журналистике и изучению экономики. В 1917 году он был избран в Академию наук. Он был одним из немногих либералов, кто не принял Февральскую революцию, опасаясь, что она приведет к первобытной анархии. Струве эмигрировал на Запад в 1919 году и умер в оккупированном нацистами Париже в 1944 году.

Струве привлекал меня не только своим пророческим анализом марксизма и коммунизма, несмотря на сопротивление, которое он встречал. Например, в 1920-х годах, когда начало НЭПа убедило многих русских и иностранцев, что Советская Россия вошла в Термидор- скую фазу революции, он предсказывал, что коммунизм не потерпит ни политическую, ни экономическую свободу, и, следовательно, эта система не реформируема: любая реформа привела бы к его краху, что полностью подтвердилось семьдесят лет спустя. Более всего меня привлекали в Струве бескомпромиссная интеллектуальная честность и гражданское мужество: готовность до конца следовать своим убеждениям, невзирая на то, насколько непопулярными они могут оказаться. В биографии Струве я писал, что он обладал в высокой степени добродетелью, которую древние греки называли arete  и которая означала полную самореализацию. Это качество Струве в сочетании с огромной эрудицией и удивительно трезвым мышлением сделало меня его горячим почитателем.

Когда мне впервые пришла в голову мысль написать биографию Струве, я полагал, что это займет два года. Но оказалось, что я не представлял себе, как много он писал, как разбросаны по разным изданиям его труды и как нелегко их собрать. На биографию Струве из двух томов я потратил в общей сложности не менее десяти лет урывками в течение двадцати лет. Первый том вышел к столетию его рождения в 1970 году, второй-в 1980-м. Мои надежды, что этот труд приведет к переоценке вклада и места Струве в российской истории, не оправдались. Разумеется, советские ученые проигнорировали мой труд. Для них он оставался, согласно ленинской характеристике, «ренегатом»[1]. Западные же исследователи российской истории находились в тисках собственного «ревизионизма», который в основных чертах следовал за советской интерпретацией, и держались той точки зрения, что все происходившее-результат действия «истории снизу», то есть классовой борьбы, и, по сути, игнорировали биографию «неудачника». Однако я никогда не жалел о годах, потраченных на изучение жизни этого необыкновенного человека, отчасти потому, что считал для себя честью познакомиться поближе с такой благородной личностью, а отчасти потому, что испытывал благодарность за полученные от него знания о сущности коммунизма и коммунистической России. Он оказал на меня большое влияние во многих отношениях. Позже, когда мое внимание привлекла проблема частной собственности и ее отношение к политической свободе, я обнаружил, что мои мысли по этому поводу, осознанно или нет, удивительным образом основывались на идеях Струве.