* * *
Назначена присяга Временному правительству.
Весь полк созван для принятия присяги в Ветерлецкий лес. Я свою команду построил на левом фланге. Каждая рота и команда имеет красный флаг с надписью: "Да здравствует свободная Россия!" У всех солдат в петлицах красные ленточки. Настроение повышенное. Кругом шутки, смех, говор.
В девять утра полковой священник на устроенном посередине выстроенного полка аналое разложил Евангелие, крест, отслужил молебен.
При поднесении знамени к аналою раздалась команда:
-- Смирно! По-о-д знамя! С-л-у-ш-а-й! На караул!
Полк исполнил команду, а оркестр заиграл "Марсельезу".
Новая команда:
-- К но-ге!
Вдруг из рядов рот раздались крики:
-- Долой вензель Николая со знамени!
-- Долой! Долой! -- подхватил весь полк.
Крики неслись настойчивые, упорные. Командир приказал закрыть вензель красным платком. Наступило успокоение, и священник приготовился к чтению присяги.
Однако успокоение было недолгим. Вновь раздались крики:
-- Убрать знамя совсем! Не надо нам его, под ним грязные дела совершались в пятом году!
-- Долой! Долой! Долой! -- неслось со всех сторон.
Командир полка вызвал к себе офицеров и предложил им разъяснить в ротах значение знамени как полковой святыни и убедить, что требование солдат убрать знамя является необоснованным. Офицеры стали разъяснять в своих ротах, что факт присутствия знамени ничем не хуже факта присутствия полкового священника при присяге, что знамя олицетворяет собой боевые традиции полка и принимать присягу не под знаменем -- неудобно. Однако разъяснение не подействовало, солдаты продолжали стоять на своем. Разъяснение тянулось более часа. Несмотря на морозный день и на то, что приходилось стоять на снегу, несмотря на пронизывающий холод, солдаты не соглашались присягать, пока не уберут знамени. [280]
Протазанов распорядился заменить знамя красным флагом. Когда полковой знаменосец выносил знамя из круга, солдаты сопровождали этот вынос шиканьем, свистом и улюлюканьем.
-- Одну грязь выбросили, надо приниматься за другую! -- раздались отдельные выкрики.
Поп начал читать текст присяги, но как только он дошел до слов "государство Российское", поднялся ужасающий шум. Раздались крики:
-- Долой попа! Арестовать его!
Чтение приостановили. Вызвали делегатов из каждой роты, чтобы узнать, в чем дело. Солдаты заявили, что слова "государство Российское" они понимают как присягу государю российскому. Пришлось снова объяснять значение этих слов делегатам, которые в свою очередь шли передать объяснение в роты.
Эта процедура тянулась бы еще дольше, если бы не холод. Крики протеста стихали. Слышались отдельные выкрики:
-- Черт с ними! В конце концов, все от нас зависит!..
Вечером того же дня ко мне явились несколько солдат из 3-го батальона с приглашением прийти на собрание представителей рот и команд.
Оказывается, каждая рота в отсутствие офицеров устроила свое собрание и выделила представителя в будущий полковой совет солдатских и офицерских представителей.
Пошел.
Народу человек пятьдесят.
-- Расскажите, что офицеры замышляют?
-- Почему вы ко мне обращаетесь? Я ведь тоже офицер, -- указал я на свои погоны.
-- Мы вас знаем. Вы долго были среди нас. Правда ли, что кадровые офицеры не хотят свободы?
-- Неверно, товарищи. Были отдельные недовольные, но это везде бывает. А в массе офицеры, безусловно, за свободу.
-- А почему до сих пор комитета не создали?
-- Комитет будет создан. Если задерживается его создание, то лишь потому, что новый командир знакомился с полком, потом была присяга...
-- Долгое ли дело комитет собрать?
-- Думаю, на днях он будет собран.
-- Мы вас просим заявить на офицерском собрании или командиру, что мы никаких контрреволюционных действий не допустим. Солдатский глаз зорок -- мы видим, что вокруг творится. Мы будем работать на совесть, раз не будет грубости и мордобоя. Мы хотим заявить требование -- наши ребята связались уже с делегатами других полков, -- чтобы начальником дивизии назначили другого. Пусть назначают Музеуса...
Вечером Ларкин рассказал, что во всех командах и ротах идут тайные собрания, намечают офицеров, которых можно выбрать в [281] полковой комитет. Из кадровых никого не включают -- не верят. Думают, в комитете хорошо будут работать Ущиповский, Калиновский и я.
-- Война скоро окончится? -- неожиданно спрашивает Ларкин.
-- Когда немцев побьем.
-- Не побьем мы их, Дмитрий Прокофьевич. Австрийцев еще туда-сюда, а немцев не побьем. Кому охота теперь умирать, когда свободу получили и землю возьмем у помещиков? Да пошлите вы меня теперь в роту, я там дня одного не пробуду -- сбегу.
-- А что, другие тоже так рассуждают?
-- Не говорят, но про себя каждый так думает. Слава тебе, Господи, дождались светлых дней, а тут тебя под расстрел поведут! Надо мириться.