Анна Ахматова и Лев Гумилев - 29

21.XI.1955

Милая Эмма

большое спасибо Вам за контурные карты. Они мне очень облегчат работу. Пойдут в дело и те и другие, но и тех и других так много, что даже столько не потребуется. Употреблю остаток для второй моей работы, касающейся средневековья, т. е. VIII—X вв. Там уже есть кое-какой исследовательский текст, около 5 п. л., но много недоделок, т. к. много материала не хватает.

С ответом очевидная задержка, он должен бы уже быть, но есть тому вполне реальное объяснение: разбираются дела подлежащих амнистии, а прочие отложены. Вот и приходится ждать, вместо того, чтобы где-нибудь отдыхать, что очень не помешало бы. Мое здоровье опять сыграло (как говорят про подпрыгивающее бревно на повале). Лежу в больнице. Лечусь от животной боли. Сердце тоже не дает о себе забыть: сегодня вдруг ни с того, ни с сего начало останавливаться, как в прошлом году. Откололи и отпоили. Доктора здесь очень хорошие, но лечение не может быть не паллиативным.

Я понимаю, что сейчас ничего ускорить нельзя, и тем более жаль, что начало этого процесса запоздало. Я очень спокойно жду результата, если не в декабре — это значит, что разбор прошел нормально — то к весне, что следует признать несколько затянувшимся пятым актом комедии плаща и шпаги. (Такой жанр есть.)

Книга Окладникова оказалась весьма полезной и сузила брешь в сибирском материале; то же сделает книга Толстова в отношении Средней Азии, а вот по Китаю и Тибету таких книг на русском языке нет. Это мне предстоит их написать.

Мама написала очень теплое письмо на трех открытках, но все-таки вклеила пейзаж. Я начинаю думать, что у нее и к живописи были в детстве способности, но не развились.

Я очень рад, что Вы познакомились с С. С. Он очень не глуп и правильно оценивает события нашей биографии, а это то, чего отчасти Вам, а в особенности маме не хватало. Правда, страдающим персонажем был все тот же я, но надеюсь, что теперь эта серия моих неприятных ощущений прекратится, ибо она была вызвана не злой волей, а просто неумением и незнанием того, что надо и не надо.

При этом, правильное понимание не потребует никаких дополнительных усилий, наоборот, может сократить их за счет излишних. А мне очень совестно доставлять моим близким людям столько хлопот. Пусть я в этом не виноват, но все-таки вот Вы беспокоитесь из-за меня; насколько лучше было бы веселиться вместе.

Письмо это, возможно, несколько задержится, потому что в ларьке нет конвертов. Надеюсь, что скоро достану. Но Вы мне, пожалуйста, продолжайте писать; очень мне приятны Ваши письма.

Целую Ваши ручки и Вас, а о благодарности моей за Ваше внимание и заботу просто не могу подобрать слов. Искренне Ваш Leon.

24. XI. 1955 г.

Гипотеза об общей задержке пересмотра не подтверждается: ответы на жалобы поступают. Надеюсь в начале декабря получить от Вас приятное письмо и затем уже начать ждать официальное извещение. Это у нас входит в систему. Еще раз благодарю Вас за хлопоты и заботы

и целую

L

24.XI –1955 г. Ночь.

Поздно вечером мне принесли Ваши письмо к книги. Они замечательны; кажется, по северной и западной границам Хунну у меня весь подытоженный материал собран. Очень, очень удачно! Я даже такого не предполагал?! Все книги очень нужны, а то, что Вы считаете популярной — это итог науки и совсем не так уж она популярна. Танские новеллы[1] мне очень нравятся. Вообще сегодня для меня большая радость.

На днях я выписываюсь из больницы. Возможно, что устроюсь на стабильную, приличную работу, с тем, чтобы не лихорадить в ожидании ответа из Прокуратуры. Кстати, в какой Пр-ре мое Дело: Военной или СССР[2]. Сообщите, пожалуйста, и я пошлю им напоминание. А то даже здесь, среди людей привычных ко многому, возникает удивление по поводу столь долгого и необъяснимо­го молчания. Почему они там делают вид, что им не понятно то, что понятно всем людям, хоть сколько-нибудь меня знающим, даже понаслышке. Что касается диссертации, то Вам там, конечно, виднее, нужно ли ее давать на рецензию или преждевременно. С помощью присланных мне книг я могу составить несколько экскурсов, которые многое дополнят и украсят. Главное — это получить ответ, который не может, не должен быть отрицательным. Ведь для этого нет буквально никаких оснований, кроме уверенности, ни на чем не основанной, что ничего так-таки быть не могло. А ничего не было. Очевидно, это слишком парадоксально для того, чтобы в этом признаться самому себе, хотя это секрет полишинеля.

За сало благодарю. Оно хорошо пойдет, ибо я не могу есть капусту и могу, но не в силах поглощать манную кашу. Сколько же можно?

Целую Вас, дорогая, и еще раз благодарю за книги и за милое письмо.

Л.