В кинематографии я был наиболее тесно связан с режиссерами А. Г. Зархи и И. Е. Хейфицем — моими давними, неизменными друзьями, с режиссером В. М. Петровым и, наконец, с С. М. Эйзенштейном.
С А. Г. Зархи и И. Е. Хейфицем я впервые встретился на съемках фильма «Горячие денечки», в котором играл ленивого увальня Колю Лошака. Роль, построенная на остром гротесковом рисунке, прежде всего {119} была рассчитана на то, чтобы вызвать смех неожиданностью положений и ситуаций. Гротесковая фигура Коли Лошака, все его поведение должны были вызывать у зрителей комедийные реакции: «Ах, какой он длинный! Ах, какая у него походка! Ах, как он едет на лошади и как слезает с нее! Ах, как он получает от Тони пощечину!..» Роль далась легко благодаря накопленному опыту в комедийно-гротесковом жанре — в танцевальном аттракционе «Пат, Паташон и Чарли Чаплин», в советской оперетте и на музыкально-театральной эстраде.
Вскоре мне снова удалось встретиться с А. Г. Зархи и И. Е. Хейфицем в работе над «Депутатом Балтики».
Как в предварительной работе над сценарием, так и при съемках фильма был применен принятый в театре метод подготовки спектакля, что полностью себя оправдало.
Уже первые читки сценария, происходившие за столом, в Доме кино, вселили в нас уверенность в успешности совместной работы: разыгрывалась {120} фантазия, придумывались новые положения, выразительные подробности, вскрывавшие психологию действующих лиц. Вся наша группа принимала участие в разборе сценария и ролей, сначала за столом, затем разыгрывая этюды на различные темы и, наконец, намечая предварительные мизансцены. Подготовительный период длился месяц, в течение которого у меня было около тридцати репетиций в костюме и гриме. Наша работа вылилась в подлинное творческое содружество драматургов, режиссеров и актеров.
Режиссура четко определила основную задачу нашего коллектива — создать реалистическое и вместе с тем монументальное, патетическое произведение, в каждом кадре которого звучало бы победоносное развитие революции, раскрыть образ профессора Полежаева как «депутата Балтики», выявив в его деятельности связь науки с народом, связь ученого с революцией, с коммунистической партией.
Одна из задач, вставших передо мной, заключалась в том, чтобы убедительно воспроизвести глубокую старость профессора Полежаева и в то же время за этой внешней оболочкой физиологической старости показать неувядающую молодость чувств и юность сердца моего героя, преодолевающего свою старость.
Профессору Полежаеву минуло семьдесят пять лет, тогда как нам троим вместе взятым — А. Г. Зархи, И. Е. Хейфицу и мне — было немногим больше. И со всей юношеской энергией мы принялись изучать психологию старости… Мы знакомились с различными источниками, характеризующими великих людей науки и искусства на склоне их дней. Мы интересовались последними годами жизни Л. Н. Толстого и К. А. Тимирязева, Дарвина и Вольтера, их многочисленными изображениями в преклонном возрасте, старались уловить особенности их поведения, привычек, появившихся к старости. Так постепенно удалось создать внешний облик профессора Полежаева, ни на минуту не упуская из виду внутреннюю сущность образа, о которой можно было кратко сказать словами Маяковского: «В душе — ни одного седого волоса!»
Революция помогла Полежаеву понять смысл и значение его научной работы, в силу чего он и выходил победителем в той борьбе, которая им велась. Режиссура вскрывала перед нами эту центральную идею фильма и тем самым помогала донести ее до зрителя.
Съемки «Депутата Балтики» шли последовательно, по ходу развития действия, — начали снимать фильм с первых кадров и кончили последними. В то время это немало облегчило мою задачу. И хотя, как мне кажется, я не совсем удачно играл в самом начале, но вскоре полностью вошел в роль, сжился с нею. В процессе работы я все яснее сознавал, что фильм рассказывает не только о прошлом, но что образ моего героя устремлен в будущее. Эту тему я и развивал в заключительных кадрах, особенно в речи Полежаева на заседании Петроградского Совета, с трибуны Таврического дворца.
{121} Не только на репетициях, но и на съемках режиссеры подробно вскрывали сущность взаимоотношений действующих лиц, ставили перед нами широкие задачи, разрабатывая множество вариантов. Когда задача была всесторонне отработана, она постепенно сужалась, сводилась к одной яркой, характерной, запоминающейся детали. Так, например, вначале профессор Полежаев иначе реагировал на беседу с В. И. Лениным — радостно пробегал по комнатам, даже забегал на кухню, возбужденно стучал по встречавшимся в пути предметам и т. п. Затем этот эпизод принял совершенно иную форму выражения и, в сущности, свелся к одной детали: во всех комнатах полежаевского дома, как бы отражая радостное настроение хозяина, поочередно вспыхивал включаемый им полный электрический свет.
При работе над образом Полежаева режиссеры подсказывали мне метко подмеченные подробности его характеристики как ученого, помогали {122} мне подчеркнуть высокий интеллект моего героя. И если принято говорить, что режиссер должен раствориться в актере, то работа А. Г. Зархи и И. Е. Хейфица со всем нашим коллективом и со мной может послужить одним из примеров такого творческого решения режиссерских задач.
Творческая дружба настолько сблизила нас, что мы взаимно стремимся к общению, и если в новых работах А. Г. Зархи и И. Е. Хейфица не находилось подходящей для меня роли, я охотно выступал в эпизодах, как, например, в роли барона Унгерна в фильме производства Монгольской Народной Республики «Его зовут Сухэ-Батор» или в роли больничного швейцара в картине «Во имя жизни».
Свободное копирование
