Глава восьмая. ИЗ БЕЗДНЫ [1]: ГОД 1918-й
В КРЕПОСТИ СВЯТЫХ ПЕТРА И ПАВЛА
Попался! Наконец-то большевистская "кошка" поймала свою мышь, и теперь у меня масса времени для отдыха. Я был арестован 2 января 1918 года [2]. После заседания комитета Учредительного собрания [3] мы с Аргуновым [4] пошли в редакцию "Воли народа". Поднявшись на третий этаж дома, где она находилась, мы не заметили ничего необычного, но, когда открыли дверь, обнаружили пять или шесть человек с направленными на нас револьверами.
- Руки вверх! - закричали они.
- В чем дело?
- Вы оба арестованы.
- Члены Учредительного собрания не подлежат аресту, - сказал я, прекрасно понимая бесполез-ность моих слов.
- Забудьте об этом. Нам приказано арестовать вас. Вот и все.
Час спустя нас на автомобиле доставили к месту назначения, и мы оказались за стенами Петропавловской крепости - петроградской Бастилии.
В кабинете коменданта крепости мы увидели шесть-семь большевистских солдат, занятых пустой болтовней. Некоторое время они не обращали на нас внимания, но один тип, играя револьвером, раз или два направил его в нашу сторону. В конце концов мы нарушили свое молчание.
- Заключенным разрешается видеться с родными и получать от них еду, одеяла, книги и белье?
- Вообще да. Но вам - нет.
- Почему?
- Потому что вы заслуживаете не просто заключения, а немедленной казни.
- За какие же грехи?
- Попытку покушения на жизнь Ленина [5].
Эта новость была действительно очень интересной. Пока мы переваривали ее, комендант Павлов, известный своей патологической жестокостью, вошел в комнату и, холодно взглянув, приказал солдатам препроводить нас в камеру No 63. Через несколько минут двери камеры в Трубецком бастионе, лязгнув, закрылись за нами. Итак, теперь мы - заключенные Петра и Павла.
Шестьдесят третий номер этого знаменитого бастиона крепости представлял собой маленькую каморку с плотно зарешеченным окошком. В ней было грязно и холодно, по стенам текли полузамерзшие струйки воды. Койки или стульев не было. Вместо этого на полу просто валялся рваный соломенный матрац. Когда наши глаза привыкли к полутьме, мы различили силуэты двух человечков, нарисованные карандашом на стене, и краткую подпись: "В этой камере находились в заключении посол Румынии и атташе румынского посольства". Их арестовали несколькими днями раньше, и сейчас мы попали в камеру, куда их поместили вначале.
- По крайней мере, какое-то утешение - оказаться в столь аристократическом месте, - заметил Аргунов.
- Ладно, - сказал я, - в царских тюрьмах сидеть довелось, посидим и у коммунистов. Именно этот разнообразный опыт и сделал из меня практика и теоретика криминологии.
- Пожалуй, буду звать тебя рецидивистом, - пошутил Аргунов.
- Ладно, мы ведь в своей компании, - огрызнулся я.
Мы продолжали подтрунивать друг над другом, и, когда Аргунов упомянул о чувстве голода, я напомнил ему, что коммунисты самые умные и они лучше нас знают, хотим ли мы есть. Проведя около часа в зубоскальстве, легли спать, притулившись вдвоем на сыром и рваном соломенном мате. В тишине и темноте наши души боролись с тайными опасениями. Я думал о жене, напрасно ожидающей меня дома, ее страданиях, когда она узнает причину моего отсутствия, о трудностях, стоящих перед Учредительным собранием, о судьбе нашей газеты. Эти беспокойные мысли вместе с холодом, сыростью и голодом отогнали сон. Неожиданно мой товарищ по камере, также неспящий, начал смеяться.
- Предполагал ли кто из нас, готовивших и приветствовавших революцию, что его когда-нибудь арестует революционное правительство?
Мы посмеялись вместе, и я спросил Аргунова:
- Что общего у этой камеры и царской тюрьмы, где ты сидел?
- Ничего! Между ними такая же разница, как между постоялым двором и первоклассным отелем.
- Ага, это и доказывает, что ты контра.
Опять тишина, прерываемая звуками падающих капель воды, периодическим стаккато пулеметного огня и ежечасным боем крепостных курантов, вызванивающих "Сколь славен наш Господь..." [6]. Сколько сотен революционеров прошлого слушали этот колокольный звон! Какие трагедии разыгрывались под эти звуки! За два столетия эти толстые стены видели отчаяние, страх, смерть и казни. Внутри крепостных стен покоятся кости многих революционеров. Здесь в крепостном соборе лежат останки Романовых от Петра I до Александра III. Тени мятежников и самодержцев наблюдают за ураганом революции, яростно проносящимся над их прахом. Революция закончится, ее действующие лица исчезнут, но тени эти останутся в крепости дожидаться новых комедий и трагедий, разыгрывающихся на земле.
Свободное копирование
