8
Я ВСЕ ТАК ЖЕ ЖИВУ И ТРЕНИРУЮСЬ в академии Боллетьери. Ник - мой тренер и попутчик в путешествиях, хотя он сам говорит, что работает моим рупором. На самом деле он уже стал моим другом. Наше временное перемирие неожиданно переросло в удивительно гармоничные деловые отношения. Ник уважает меня за то, что я сумел противостоять ему, а я его - за верность своему слову. Мы вместе истово работаем, чтобы достичь поставленной цели - завоевать теннисный мир. Я не жду многого от Ника в том, что касается схем игры и прочих профессиональных умений: от него мне нужно сотрудничество, а не знания. Он же ожидает от меня побед, о которых протрубит пресса, что, разумеется, пойдет на пользу академии. Я не плачу ему зарплату: у меня нет на это денег. Но он догадывается, что, когда я стану профессионалом, он может рассчитывать на бонусы из моих заработков. По его мнению, этого более чем достаточно.
Ранняя весна 1986 года. Я мотаюсь по всей Флориде, играя в серии сателлитных турниров. Киссими, Майами, Сарасота, Тампа. После года тяжелой работы, практически целиком проведенного на корте, я играю прекрасно, добираясь до пятого турнира, собравшего лучших игроков по итогам серии. И хотя, дойдя до финала, в нем я терплю поражение, все же как финалист получаю чек на тысячу сто долларов.
Я очень хочу его взять. Нам с Фили, разумеется, пригодятся эти деньги. Останавливает меня лишь одно: взяв этот чек, я стану профессиональным теннисистом - навсегда, и пути назад не будет.
Звоню отцу в Лас-Вегас и спрашиваю, что мне делать.
- Ты о чем? - искренне удивляется отец. - Давай, бери деньги!
- Если я возьму деньги, я больше ничего не смогу изменить. Я стану профессионалом.
- И что с того?
- Пап, если я обналичу этот чек, пути назад не будет.
Он как будто не слышит, о чем я говорю:
- Ты бросил школу! У тебя восемь классов образования! Чего же ты хочешь? Чем еще желаешь заняться? Стать врачом?
Я все понимаю. Но меня раздражает то, как он это преподносит.
Сообщаю директору турнира, что беру деньги. В тот момент, когда эти слова слетают с моих губ, я чувствую, как вокруг меня рушатся многочисленные возможности. Не знаю, какие именно шансы теперь потеряны для меня навсегда, - и уже никогда не узнаю. Директор отдает мне чек, и я иду к выходу, чувствуя, что ступаю на дорогу, которая, вполне возможно, ведет в темный, зловещий лес.
На календаре - 29 апреля 1986 года. Мой шестнадцатый день рождения.
Весь день, все еще до конца не веря, повторяю себе: «Теперь ты - профессиональный теннисист. Спорт - твоя профессия. Твоя судьба». Но, сколько бы я ни говорил эти слова, они звучат неправдоподобно.
Решение стать профессионалом принесло мне, как минимум, одну бесспорную радость: отец заявил, что отныне Фили будет путешествовать со мной постоянно, чтобы помогать мне решать бесчисленные проблемы, без которых не обходится жизнь профессионального теннисиста, - от аренды автомобиля и бронирования отелей до перетяжки ракеток.
«Он тебе пригодится», - сказал отец. Но и он, и я, и сам Фили понимали: мы нужны друг другу.
В день, когда я стал профессионалом, Фили позвонили из компании Nike: ее представитель хотел встретиться со мной, чтобы обсудить одно коммерческое предложение. Мы назначили встречу в Ньюпорт-бич, в ресторане «Ржавый пеликан». Собеседника звали Йен Гамильтон.
Я назвал его «мистером Гамильтоном», но он попросил называть его просто Йеном и улыбнулся - так, что я сразу проникся к нему доверием. Фили, однако, был настороже.
- Ребята, - произнес Йен. - Я думаю, у Андре - прекрасное будущее.
- Спасибо.
- Мы хотели бы, чтобы компания Nike внесла свой вклад в это будущее и стала вашим партнером.
- Спасибо.
- Я собираюсь предложить вам двухгодичный контракт.
- Спасибо.
- По этому контракту мы будем снабжать вас всей необходимой экипировкой и сверх того выплачивать двадцать тысяч долларов.
- За два года?
- Нет, двадцать тысяч в год.
- Да? - Фили сразу берет быка за рога. - А что Андре должен будет делать для вас за эти деньги?
- Ну, - говорит Йен, явно озадаченный. - Андре должен будет делать то же, что делает сейчас. Оставаться Андре. И пользоваться продукцией Nike.
Мы с Фили смотрим друг на друга - два пацана из Вегаса, все еще уверенные в своем непревзойденном умении блефовать. Однако от нашей невозмутимости давно не осталось и следа. Мы оставили ее за столиком Sizzler. Не можем поверить свалившемуся на нас счастью и не в состоянии скрыть это. Фили лишь хватает присутствия духа заявить Йену: если он не возражает, мы хотели бы на несколько минут отлучиться, чтобы обсудить его предложение.
Мы спешим к телефону-автомату в укромном углу ресторана и набираем номер отца.
- Пап, - шепчу я. - Мы с Фили тут сидим с парнем из Nike, и он предлагает нам двадцать тысяч! Что скажешь?
- Просите больше!
- Что?
- Больше! Просите больше!
Он кладет трубку. Мы с Фили репетируем нашу ответную речь: он говорит за меня, я - за Йена. Люди, идущие мимо нас в уборную, полагают, что мы кого-то пародируем. В конце концов мы безмятежно возвращаемся за стол. Фили озвучивает наше встречное предложение. Больше денег. Он мрачен. Он, замечаю я вдруг, очень похож на отца.
- Хорошо, - говорит Йен. - Думаю, это можно уладить. За второй год я могу предложить вам двадцать пять тысяч. Идет?
Мы пожимаем друт другу руки и покидаем «Ржавый пеликан». Фили и я едва можем дождаться, пока Йен отъедет от ресторана, после чего начинаем прыгать, как сумасшедшие, распевая во все горло приснопамятную «We're in the money».
- Ты в это веришь?
- Честно? - отвечает Фили. - Если честно - нет, не верю!
- Можно, на обратном пути я сяду за руль?
- Нет. У тебя руки трясутся. Ты врежешься в отбойник, а этого сейчас никак нельзя допустить. Ты ведь теперь стоишь двадцать штук, брат!
- А в следующем году буду стоить двадцать пять.
По дороге к дому мы обсуждаем, какую машину - классную, но недорогую - мы с ним купим. Главное - чтобы у нее из выхлопной трубы не валили клубы черного дыма. Отправиться в Sizzler на машине, которая не дымит, как паровоз, - вот отныне наш идеал роскошной жизни.