…В апреле – показ самостоятельных работ. Именно он, повторяю, выявляет лицо курса. Лицо признано интересным, обнадеживающим. Богат урожай «плюсов» и «поощрений». У меня лично завершился испытательный срок, и я переведен в студенты. На показе я в обоих отрывках заработал по «плюсу»: за деревенского громилу-растяпу из венгерской прозы Жигмонда Морица и за испанского альгвасила-идиота у Сервантеса, в пьесе «Два болтуна». Роль вспомогательная, но я выпятил нижнюю, напряг книзу верхнюю губу, голос от этого стал утробным и беспомощно-жалобным, брови свел «домиком» и сам себе сильно напоминал одного милейшего воспитанника нашего кружка Варвары Ивановны Стручковой… Длинный, немного нелепый, но очень добрый парень, я им воспользовался, я его «гипертрофировал» и – спасибо – заработал успех. Впоследствии эта внешняя характерность выручит меня на профессиональной сцене, в «Жизни Галилея» Брехта.
Кончился показ, и неподкупный Этуш царственно возглашает: «Кто сегодня самый удачливый?» – «Белявский и Смехов», – отвечает курс. «Ясно; ну-ка, Смехов, как самый молодой, бегом на Арбат. Ты заработал право вызвать мне такси». Хохот, мир, дружба, и я лечу за такси, польщенный до слез в горле.
Второй курс завершился вечером педагогических работ У меня были «Человек с ружьем» (роль Чибисова).
«Недоросль», о котором упоминал. Лето. Заседание ученого совета, кафедры мастерства актера… Студентов место – за линией фронта, на лестничной площадке. У профессуры в 21-й аудитории – шум и гам, у нас тут – по пять кило никотина на душу дрожащего населения. Хорошо, старшекурсники с нами, сочувствуют, укрепляют дух анекдотами да байками из личного опыта. Старшекурсник Игорь Охлупин пересек линию фронта, замер ухом на двери совета. Больше всего боязни за Шахматова Леонида Моисеевича. Он частенько хлопает по уху открываемой дверью, протягивается его мощная рука, стряхивается пепел, дверь закрывается. Когда этот момент изображается на студенческих капустниках, звучит гомерический хохот, сегодня же – не до смеха. «Смехов!» – свистяще шепчет Охлупин. Значит, завкафедрой Анна Орочко выкликнула мое имя. Плевать на все, подбегаю к Игорю. Ухо к уху – дверь и гул за дверью. Перечисляют мои работы за год. Ни жив ни мертв, я словно пневматической трубой отброшен на год назад, прибит к тому дню своего падения, когда Этуш чуть не ушел с кафедры… Орочко спрашивает: «Оценка за год?» Этуш, без промедления: «Пять!» Игорь Охлупин, тоже без промедления, шарахает меня по спине. Марья Хрисанфовна Воловикова, заместитель Захавы: «Товарищи, так нельзя. Мы же его не аттестовали в прошлом году». Этуш, громче: «Пять!» Воловикова: «Товарищи, мы расписываемся в своей некомпетентности. Студент проделал работу, он переведен из вольнослушателей, нельзя же зачеркивать нашу с вами…» – «Что вы предлагаете?» – «Ну, три, ну, с плюсом, если хотите…» Голоса, споры, выкрики… Окончательный приговор Бориса Евгеньевича: четверка с плюсом. И я бегу курить боевую сигарету.
Поздравляющий выпускник (кажется, Сорокин) заявляет: это самая лучшая щукинская отметка для второго курса. Напоминает: Шура Ширвиндт тоже был не аттестован на первом, на втором получил четыре с плюсом, а теперь – отличный актер…
Курс празднует победу на квартире у Иры Ложкиной. Мы молоды, мы любим друг друга, театр, училище, Этуша, у нас четыре пятерки, шесть четверок с плюсом, троек мало, двойки две… да. Деля итоги с вином пополам, танцуем и прощаемся.
