Благополучная жизнь на улице Нижегородской
Это единственное фото, на котором присутствует вся наша семья
Празднование дня рождения Толи в доме Фельдманов (Иваново, 2-ая Лежневская).
Сидят за столом (слева направо о тех, кого узнаю):
Вторая слева - моя мама Трахтенберг Берта Самсоновна (36) на руках младший сын Рома (то есть я лично) 5 лет.
Софья Иосифовна Бухгалтер (наш друг).
Бабушка именинника Толи Фельдмана.
Мина Ефимовна Фельдман - мать Толи.
Анатолий Фельдман - виновник торжества (15).
Исаак Осипович Фельдман - отец Толи, наш друг, мастер на все руки (перетягивал матрацы, затем стал фотографом и т.д.)
Стоят (слева направо):
Второй слева - Иосиф Яковлевич Бухгалтер, наш друг.
Четвертый слева - мой старший брат Лёня - Трахтенберг Леонид Михайлович (12).
Мой отец Трахтенберг Михаил Романович (43).
К великому сожалению другие участники торжества -
И ещё обратите внимание на дату: 1937 - это год, когда в СССР жизнь и смерть людей вместе с пытками и унижениями превратились в обыденность.
* * *
Сейчас снова посмотрел на это фото и внезапная мысль: а ведь из всех этих красивых людей сегодня единственный живой этот пятилетний мальчик на руках дорогой моей мамы. 15 февраля 2016 года
* * *
Над калиткой нашего двухэтажного дома значился № 17. Потом, видно, пересчитали, сменили табличку – дом оказался № 13. (Мама говорила, что это число счастливое, 13-го июня родился Лёня). На 2-ом этаже мы занимали двухкомнатную квартиру. Комнаты были проходными, ни кухни, ни центрального отопления, о душе или ванной тогда и понятия не имели. В сущности, когда-то квартира была 4-х комнатной, но теперь в ней кроме нас жили ещё три семьи.
Рядом через стенку (с заклеенной обоями дверью) располагались Гусевы. Виктор Ильич, мастер-самоучка с Меланжевого комбината, человек добрый и порядочный, всегда нам помогал, несмотря на то, что папа и мама не раз выступали против него, когда сильно пьяный он приступал с рабочими кулаками к своей Люсе, полной предприимчивой даме, и она уже визжала всерьёз. Их сын Рудик был моим товарищем-соседом. Хотя возраст у нас был одинаковый, мои увлечения вызывали у него только усмешку. И компания у него была своя, от которой отец отвлекал его с помощью ремня. Он выходил заплаканным и на короткое время проявлял всем видимый интерес к играм с соседским мальчиком. Думаю, мой положительный пример доставлял ему немало неприятностей.
Дальше, против умывальника и рядом с уборной, жила старушка с безответной дочкой Юлей, не совсем ровно ходившей и говорившей. У неё была маленькая дочка Роза, похожая на маму. У меня не возникало и мысли, что где-то должен быть и их папа. Они вели себя незаметно и не принимали положенного им участия в решении общих квартирных дел. Собрания устраивали в прихожей, куда выходили все двери.
Вообще-то кухня имелась, и довольно просторная, с большой кирпичной печью. Но очень скоро в неё без всяких разрешений въехали Буланенки: мать, её дочери Люся и маленькая симпатичная Валя. Был у них и брат Боря, но я его видел только раз. Его призвали в армию, и он пропал на Финской войне. Некоторое время шла борьба за выселение самовольных жильцов, по поручению всех соседей папа куда-то ходил, что-то писал. Но всё это быстро закончилось, печь они ночью разобрали. Затем кухонные столики вынесли в прихожую. Вскоре все подружились с новой семьёй. Особо близкими стали отношения мамы с Александрой Алексеевной. Бедная женщина изо всех сил тянула и учила дочек, к которым добавились и внуки. Мужчин там я не видел.
Мы одни располагали двумя комнатами: из первой маленькой с окошком и печкой переходили в следующую большую с 3-мя окнами (одно вскоре для тепла заложили). Большая белая изразцовая стена выводила тепло через часик после топки и несколько часов его удерживала, лаская спину или хотя бы щёку.
Вспоминая то далёкое время, вдруг почувствовал, что это небезопасное занятие. Может, об этом говорится – «впал в детство»? Начинает разворачиваться цепь воспоминаний. Незаметно оказываешься во власти какого-то давно затерянного участка мозга, пробиваются звуки, запахи и картины, невольно уходишь из окружающего мира, и потом надо сделать над собой усилие, чтобы вырваться. А можно и застрять?
Так вдруг вновь оказываюсь в старой кухне-прихожей. Уходят вверх, скрываясь во мраке, закопченные стены. Вот и большая дыра у пола в стене уборной. Как-то из неё высунулась почти лысая голова огромной крысы. Эти твари считали себя коренными жителями дома. А, может, так оно и было, и в отличие от внедрённых сюда новой властью жильцов они вели свою родословную от предков, живших ещё при законном хозяине этого дома - каком-то фабриканте?
Как-то я вышел из комнаты, смотрю – сидит посреди кухни крыса, по сравнению с той, лысой, вроде, и не очень большая. Я метнулся назад, схватил нашего кота по кличке «Рыжий» и, предвкушая сладкую месть за недавний испуг, подбросил его к крысе. Это был очень свирепый кот. Он даже близких знакомых встречал грозным шипением, выскакивал перед гостем на середину комнаты, дугой выгибал спину и боком-боком, пригибая голову к полу, скользящим шагом продвигался навстречу. Приходилось его сдерживать и извиняться перед входящими.
Но случилось неожиданное. Крыса не проявила никаких эмоций и даже с интересом взглянула на кота, который почему-то забыл свои приёмы и предназначение. На миг замешкавшись, он юркнул обратно в комнату, оставив за собой постыдный след. Под ехидные замечания соседей, и до этого не питавших симпатии к агрессивному стражу нашей квартиры, пришлось приводить пол в порядок. А старушка из крайней комнаты вынесла веник, и крыса сбежала. Продуктов тогда было мало. Наверное, эти крысы питались кошками.
Вспоминается забавный случай. Мне было лет пять или шесть. Я уже умел читать, но детские книжки с большими буквами и зверюшками меня не привлекали. В листочке из отрывного календаря мне понравился отрывок из «Тараса Бульбы». Я расхаживал по комнате и, подражая старшему брату, декламировал «с выражением»: «Остап выносил терзания и пытки…». Мама услышала – ребёнок проявлял явные способности. Через некоторое время меня привели на какой-то конкурс юных дарований. На середину комнаты вышел мальчик в коротких штанишках:
– …и повёл он очами вокруг себя: «Боже, всё неведомые, всё чужие лица присутствуют при его смерти». Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушений слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и бьющей себя в белые груди. И упал он с силою и воскликнул в душевной немощи: «Батько! Где ты, слышишь ли ты?» «Слы-ышу-у!», – раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
Солидные дяди и тёти из комиссии были тронуты. Они подошли к маме и начали советовать ей, к следующему разу взять какое-нибудь более понятное ребёнку произведение. Я был обижен. Ничего они не понимают, зачем мне всякие детские глупости. (Между прочим, за текстом этого выступления я не заглянул сейчас к Гоголю – оказывается, он в полной сохранности лежал в памяти 65 лет.)
Подошло время школы. Сохранилась фотография, где я в парадном матросском костюмчике в окружении нескольких столь же торжественных первоклашек стою на ступенях моей первой 33-ей школы. Особого интеллекта в этих детских лицах не просвечивает, но беззаботная уверенность в безоблачном будущем – налицо.
Некоторых из этих первых однокашников хорошо помню. Вот высоченная девочка с приятными чертами крупного лица. В те времена рост заметно выше среднего считался чем-то похожим на уродство. Обидное слово «дылда» преследовало такого человека. Странно, но Ира, вообще-то симпатичная и умная девочка, сама больше других была уверена в своих безнадёжных внешних данных. Думаю, именно это направляло её жизнь. Она не вышла замуж, окончила английский в пединституте, что также считалось самым низким из высших образований. А ведь сегодня она была бы «моделью», да ещё с хорошим английским. Вместо тоскливого учительства в школе, перед ней был бы открыт весь мир. Кинозвёзды и шейхи искали бы её внимания.
