22.08.1941
Севастополь, Крым, Украина
Утром к тральщику подошел большой баркас с работниками одесского НКВД. Насколько я понял, это была та часть работников, которая после окружения Одессы самовольно эвакуировалась оттуда. Теперь их возвращали в Одессу. Их было человек тридцать, и я еще никогда не видел людей, до такой степени обвешанных оружием. Разве что некоторых фотокорреспондентов. У них были ППШ, полуавтоматы, карабины, по одному или по два револьвера, гранаты РГД, гранаты-лимонки. Кроме всего этого, имелось еще и несколько ручных пулеметов. Как и всякие излишне вооруженные люди, они не внушали мне особого доверия. Они привезли с собой на тральщик двух девушек, которые тоже возвращались в Одессу. Капитан ходил вокруг них с недовольным видом, потом долго говорил о чем-то с комиссаром тральщика и, вызвав к себе радиста, кудрявого разговорчивого паренька, который вчера оказал нам гостеприимство на крыше своей рубки, отдал ему какое-то приказание.
Через час к борту подошел катер портовой службы, и двух бедных девушек списали с тральщика так же быстро, как и привезли на него, при негодующих возгласах тридцати вооруженных до зубов мужчин.
Кто-то из ехавших объяснил капитану, что это хорошие женщины, подруги в полном смысле этого слова, и что совершенно напрасно он не захотел взять их. Но капитан был неумолим.
Наконец наш тральщик стал выходить из Севастопольской бухты. Перед нами открыли боновую сеть, потом закрыли за нами, открыли вторую боновую сеть, снова закрыли, и мы вышли в открытое море. За нами следовал еще один транспорт, нас сопровождали три морских охотника. Однако после двух часов хода два охотника отстали, и с нами остался только один, шнырявший в море, то обгоняя нас, то возвращаясь назад ко второму транспорту, то снова выскакивая вперед.
Мы дошли до Тендеровой косы и стали поворачивать от нее в открытое море к Одессе. Теперь, когда мы оказались вне зоны действия наших, стоявших на крымских аэродромах истребителей, на тральщике одна за другой начали объявляться боевые тревоги. Сначала появился один немецкий разведчик. Он долго крутился над нами. Долго и высоко. Так как он не пытался снижаться, а из тех пушек, которые были установлены на тральщике, стрельба по самолету на такой высоте была нереальным делом, мы не стреляли. Потом пришла тройка самолетов. Самолеты долго крутились над нами, не сбрасывая бомб. По ним стреляли из пушек мы, стрелял шедший сзади транспорт, стрелял охотник, стремившийся во время их заходов выйти навстречу им и бивший по ним из своей сорокапятимиллиметровой пушечонки, стоявшей у него на носу.
Целый час прокрутившись над нами, самолеты снизились и начали бомбить. Первая серия бомб упала довольно далеко от нас. Сама бомбежка поначалу не показалась мне страшной. Я больше боялся результатов того ожесточенного ружейно-пулеметного огня, который со всех сторон открыли ехавшие с нами работники одесского НКВД. Не знаю, то ли этих ребят крепко накачали за то, что они удрали из Одессы, и они возвращались после этой накачки в воинственном настроении, то ли кто-то из них подвыпил перед дорогой, но они лупили из винтовок и пулеметов так, что по пароходу было опасно передвигаться. Бомбардировщики сделали второй заход и на этот раз положили бомбы между нами и шедшим за нами транспортом — ближе к нему, чем к нам, потом развернулись и улетели.
На душе стало легче. Кроме нас, грешных, тральщик вез полный трюм снарядов и взрывчатки, часть этого груза, не поместившаяся в трюме, была наверху, на палубе под брезентом.
Шедший за нами транспорт повернул и на всех парах, сильно дымя, пошел в другую сторону от нас, к берегу. Бомбы упали сравнительно далеко от него, и не думаю, чтобы он мог быть поврежден. До сих пор не знаю, что было причиной такой перемены курса. Скорее всего, у него было другое задание, чем у нас, и он шел не на Одессу.
Охотник отстал, потом снова нагнал нас. Мы продолжали двигаться к Одессе. Вскоре в небе появилось еще два самолета незнакомого мне вида — должно быть, итальянские. Они тоже около часа крутились над нами, но бомб не сбрасывали. Еще через час пришла тройка бомбардировщиков и начала бомбить с большой высоты. Бомбы ложились далеко от нас. И мы и охотник били из пушек по самолетам. Потом один из самолетов спикировал ниже других, охотник выскочил ему наперерез на встречном курсе и, видимо, попал в него из пушки. Самолет начал быстро вкось спускаться куда-то за горизонт. За ним тянулась струя дыма, и он исчез из вида.
У нас на тральщике было обычное в таких случаях ликование. Появились неизвестно откуда взятые подробности, вроде того, что «он ему аккурат врезал посредине крыла — левого, нет, правого». Остальные два бомбардировщика, сбросив еще несколько бомб, ушли.
Поглядев на часы, я сообразил, что вся эта история в общей сложности продолжалась больше пяти часов.
Уже в полутьме в море курсом с запада на восток показалось пять низких белых бурунов. Стало ясно, что это торпедные катера. Но чьи? Скорей всего наши, но на тральщике, на всякий случай, объявили боевую тревогу. Катера проскочили мимо нас. Очевидно, это были наши катера, возвращавшиеся на свою базу.
72 «Наконец наш тральщик стал выходить из Севастопольской бухты»
Тральщик, на котором мы шли в Одессу, назывался «Делегатом». Это была старая потрепанная грузовая моторная шхуна водоизмещением в 2 тысячи тонн, с ходом в 9,1 узла. Комиссия мобилизационного отделения штаба флота в июле 1941 года даже отказалась было принять «Делегат» от Азовского пароходства, написав: «Ввиду неисправности рулевого управления, больших дефектов по механической части „Делегат“ в состав военно-морского флота принят быть не может». Но, видимо, потом обстоятельства вынудили переменить это решение, и «Делегат», числясь тральщиком, пробыл в составе Военно-морского флота до 27 октября 1941 года. В этот день он потонул в Керченском порту «во время бомбежки порта в результате близких взрывов и прямого попадания бомбы».
За полтора месяца до своей гибели, 15 сентября 1941 года, «Делегату», как свидетельствуют документы, удалось отразить «атаку шести пикирующих самолетов, которые сбросили на корабль двадцать две бомбы. Бомбы упали вокруг корабля, осколками ранено четыре человека. Личный состав тральщика мужественно отражал налет вражеских самолетов». Вот и все, что я мог узнать о судьбе этого маленького, мобилизованного во флот гражданского судна, которое три месяца, вплоть до своей гибели, исправно, в меру своих сил несло военно-морскую службу.
О капитане «Делегата» документы позволяют сказать несколько больше. Во время рейса, которым мы шли, и вплоть до самой гибели «Делегата» тральщиком командовал Валерий Николаевич Ушаков, торговый моряк, призванный из запаса в звании младшего лейтенанта. Ушаков, по сведениям, не до конца мною проверенным, кажется, был отдаленным потомком своего знаменитого однофамильца и во всяком случае потомственным моряком. Его отец тоже был капитаном военного и торгового флота. Ушаков родился в 1912 году, с семнадцати лет плавал матросом первого класса, а потом, окончив Одесский морской техникум, плавал на торговых судах третьим, вторым и старшим помощником капитана. В его автобиографии сказано, что он «был во всех странах света, кроме Австралии». «В 37–38 сидел в тюрьме в Испании на острове Майорка, в числе экипажа парохода „Зырянин“». «За время войны имел контузию 27 октября 41 г., был ранен в колено левой ноги 19 апреля 42 г. и в голову 24 сентября 42 г.».
Ровно через месяц после того, как Ушаков был контужен, в момент гибели «Делегата» он стал командиром плавбазы «Львов». На этом санитарном транспорте Ушаков, как свидетельствует его боевая характеристика, совершил с 28 ноября 1941 года по 1 апреля 1943 года сто двадцать один рейс и перевез на нем 34 тысячи человек, из них 23 тысячи вывез из Крыма. В своей автобиографии Ушаков, после упоминания о ранениях и контузии, написал: «Имею диплом капитана дальнего плавания». Но ходить после войны в дальние плавания ему не пришлось. Как свидетельствует личное дело Ушакова, став в 1945 году командиром отряда учебных кораблей, он умер 3 ноября 1946 года, тридцати четырех лет от роду, находясь в звании капитана 3-го ранга. Медицинского заключения в деле не оказалось, и мне остается лишь гадать, что было причиной ранней смерти этого отличного моряка, говоря о котором его начальники не скупились на самые превосходные аттестации. Была ли это одна из тех несчастных случайностей, от которых никто не избавлен, или поздний результат контузии и ранений сорок первого и сорок второго годов?
Сейчас, просмотрев документы Военно-морского архива, я убедился, что тогда, 20 августа в Севастополе нам сказали правду: 21 августа, в тот день, когда мы рассчитывали выйти на «Делегате», ни одно военное судно в Одессу действительно не пошло.
Дата публікації 23.10.2022 в 17:03
|
Свободное копирование
