Записка номер пятнадцать
Скорая помощь (продолжение)
Продолжаю свои записки после почти двухлетнего перерыва. За это время я успел закончить специализацию, получить звание врача-специалиста по семейной медицине, дети подросли, жена окончила курсы экскурсоводов и водит русских туристов по Израилю — в общем, жизнь продолжается. Еще раз спасибо всем, кто присылал мне письма с поддержкой и одобрением по поводу записок.
Стрелки часов медленно подползали к трем. Дневная смена в приемном покое одной из израильских больниц подходила к концу. Все мы — врачи приемника — с нетерпением ждали ночных дежурантов. Наконец, первый из них появился в проходе. Я ринулся к нему, стараясь опередить остальных коллег.
— Привет, Ромка, я сегодня дежурю на Скорой, давай я тебе быстренько передам своих больных и поскачу.
В принципе, полагалось дождаться старшего врача, и передать больных ему, но Ромка работал ординатором уже больше двух лет, поэтому годился и он.
— Дай хоть войти сперва.
— Ты потом войдешь, а сейчас слушай: тут ничего особо тяжелого нет, вон тот дед — астматик, сейчас получает свою капельницу, когда закончит — можно выписывать. Здесь женщина с болями в животе, анализы посланы, снимок живота сделан, ждет хирурга — если долго не появится — свисни его еще раз, чтобы поторопился. Так, дальше у нас больной с болями в груди, кардиограмма в порядке, его госпитализацию я оформил, скоро заберут в отделение.
— Смотри-ка, Мирьям опять здесь?
— Да уж, за ней не задержится, снова почтила нас своим присутствием. Как всегда, явилась со своей подушкой.
Если не удастся выписать — положите в отделение «В» — сегодня они — «дежурные по Мирьям». С ней все как обычно, ЭКГ в порядке, успокаивающее получила. Она сегодня относительно спокойная — может, и согласится уйти домой. Тут в шоковой палате — самый серьезный случай. Дед 82 года, передний инфаркт. Кардиологи его уже посмотрели, сейчас готовят для него место в реанимации. Ну, вот и все, моих больше нет, остальные новые. Я побежал, легкого тебе дежурства.
С этими словами я выскакиваю из приемника, и бегу на стоянку.
Дорога на машине занимает полчаса. Въезжаю на подстанцию. Она забита машинами — сегодня тут большая сходка волонтеров. По четвергам один из парамедиков обычно проводит с ними занятия. До лекции они болтаются во дворе, обмениваются новостями, хохочут и спорят, чья очередь сегодня ехать на реанимобиле — «Натане» с дежурной бригадой.
Сегодня я меняю Эдика. Он встречает меня как всегда хмуро — это его принципиальная позиция по отношению к внешнему миру. Эдик — постоянный врач Скорой помощи, пашет как лошадь. Вот и сегодня он после ночного дежурства, выглядит помятым и не выспавшимся. Когда я захожу в комнату, он встречает меня бурчанием, которое заканчивается звонким чихом.
— Будь здоров, Эдик.
— Не твое дело.
— Ну, как прошла ночь?
— Спасибо, отвратительно.
— Много ездили?
— Достаточно.
— Было что ни будь интересное?
— Сплошная херня, как обычно.
— Завтра ты меня меняешь?
— Фиг тебе — завтра я уже буду в Риме.
— Да ты никак отдохнуть собрался?
— Да нет, у внука соревнования — вот везу ребенка.
Маленькая подробность — Эдику шестьдесят два года, а его внук — шестнадцатилетний акселерат — какая-то восходящая звезда израильского тенниса.
Эдик, в прошлом — Эдуард Михайлович — был заведующим крупным отделением реанимации где-то в Подмосковье. Приехав в Израиль, помыкался, как и все, по черным работам, сносно выучил иврит, сдал экзамен на врачебную лицензию, потом каким — то образом попал к ответственному врачу Скорой помощи доктору Фирберу. Тот рискнул дать ему несколько дежурств в качестве врача реанимационной бригады. Эдик проявил себя в лучшем виде. После нескольких месяцев работы внештатным дежурантом Фирбер дал ему полную ставку. С тех пор Эдик и молотит.
Я, например, больше семи — восьми дежурств в месяц делать не способен просто физически, Эдик же запросто делает по двенадцать ночных смен, ни в чем не уступая своим молодым коллегам.
Если к этому добавить, что его жена, третья по счету, моложе Эдика на двадцать лет, то перед нами пример того, что человеку столько лет, на сколько он себя ощущает.
Наконец Эдик заканчивает бурчать и отваливает, я остаюсь один. Расстилаю постель и блаженно валюсь на нее. Обычно с четырех до семи бывает затишье, вызовы в это время редки — можно отдохнуть.
Я люблю дежурства на Скорой еще и за то, что между вызовами тут можно расслабиться. Изредка случаются просто сказочные смены — за сутки бывает вызова четыре, а все остальное время — хочешь, спи, хочешь — читай, хочешь — смотри телевизор. Один мой коллега так описывает подобные дежурства: «Прихожу, ложусь и отрубаюсь. Только парамедик заходит раз в два часа — переворачивает, чтобы пролежней не было».
Кстати, надо узнать, с кем из парамедиков выпало дежурить.
Встаю, иду в их комнату. Навстречу выходит Ицик — высокий смуглый здоровяк лет 28,- один из самых опытных парамедиков подстанции. Он сабра — так называют родившихся в Израиле, его родители приехали в свое время из Ирака. Ицик радостно приветствует меня — мы с ним не одно дежурство вместе отработали.
— Привет, док, как дела? Ты слышал, что сегодня Мирьям вытворила?
— Как не слышать — я же ее и принимал в приемнике. Что, сильно хулиганила?
— Сильно. А все из-за Ашера. Этот идиот приехал к ней на вызов, там все как обычно — боли в груди, одышка, они сняли кардиограмму, посадили ее в «Натан» и повезли в приемник. А посереди дороги дернул его черт спросить:-«Мирьям, а где же твоя подушка?» Она спохватилась, что забыла ее дома, потребовала вернуться. Ашеру неохота было возвращаться, да и не положено «Натан» гонять без причины. Так Мирьям начала по окнам барабанить — чуть стекло не выбила. А когда он ее попытался урезонить — она его всего оплевала и чуть не укусила. Решили, что проще вернуться, чем с ней воевать.
— Так что они ее в психушку не отвезли?
— А что толку? В прошлом году Эдик с Ашером уже разочек отвозили, когда она в очередной раз забуянила. Написали, что она в психозе, выгрузили, и, радостные, уехали. А Мирьям сунула психиатрам свою старую выписку, в которой написано: «Ишемическая болезнь сердца», и заявила, что у нее боли в сердце и одышка, и что если немедленно не отправят ее в терапию, она у них тут умрет и всех их посадят за врачебную халатность. Потом устроила свое всегдашнее представление со стонами и закатыванием глазок. Психиатры перепугались, снова вызвали «Натан» и сказали Эдику:- «Может она и в психозе, но мы ее у себя не оставим. Вот пусть сначала терапевты исключат у нее инфаркт, а уж потом привозите, милости просим» Эдик всю дорогу, пока везли ее в терапевтический приемник, матерился, и больше в психушку ее не возит — бесполезно.
Следует сказать, что с Мирьям знакомы работники Скорой помощи и приемных покоев по всей округе. Это женщина лет пятидесяти пяти, невысокого роста, небрежно одетая, очень напоминающая своими манерами старушку Шапокляк, не лишенная, впрочем, некоторого обаяния. Мирьям душевнобольная, уже несколько лет она вызывает скорую по 2–3 раза в неделю, каждый раз жалуется на боли в груди, приезжает в приемник и требует ее госпитализировать.
Никаких объективных признаков болезни сердца у нее нет, но пару лет назад кто-то из терапевтов в минуту душевной слабости припаял ей диагноз «Стенокардия» — почудилось ему какое то изменение на кардиограмме.
Это было началом конца. Если раньше ее после недолгого разговора отправляли домой, то теперь она сама решала — пойдет ли она домой или поднимется в отделение. Ну, в самом деле — кто из дежурных врачей приемника возьмет на себя ответственность выписать больную со стенокардией в анамнезе, с жалобами, точно по книжке соответствующими началу инфаркта миокарда?
Прилепить диагноз болезни сердца просто — а вот снять его — если больной этого не хочет — просто невозможно. Поэтому врачи приемника сначала пытаются Мирьям уговорить, что она вполне может уйти домой, а если не удается — кладут на сутки — двое, делают несколько раз кардиограмму, анализы крови, и выписывают.
Поэтому регулярно — минимум раз в месяц — Мирьям появляется в отделении, всегда со своей подушкой, по дружески здоровается с медсестрами, и привычно располагается в палате. После этого, довольная и умиротворенная, съедает больничный обед и отходит ко сну.
Дома скучно, поговорить не с кем, а тут приятное общество, бесплатная кормежка и всеобщее внимание.
Иногда Мирьям так разнеживается, что пытается задержаться в отделении как можно дольше. Поэтому, когда появляются первые признаки грозящей выписки, она начинает по ночам, когда в отделении остаются только молодые неопытные дежуранты, устраивать свои обычные представления с одышкой, жалобами на боли.
Напуганный дежурный — видя больную с типичными жалобами и диагнозом стенокардии в истории болезни — без долгих раздумий дает ей стандартный протокол — кислород, нитроглицерин в вену капельно, гепарин. А на следующий день врачи отделения, чертыхаюсь, оставляют ее еще на день для наблюдения.
Ясно, что любой из врачей не слишком заинтересован в такой больной, поэтому все дежурные раньше старались положить Мирьям не в свое, а в чужое отделение. Этому перепихиванию однажды положил конец ответственный за терапию в больнице доктор Пик — он установил между отделениями «дежурство по Мирьям»- теперь она попадает в каждое отделение по очереди.
Всем, в общем, понятно, что основная причина такого поведения Мирьям — психозаболевание. Есть ли у нее ишемия миокарда или нет — это вопрос открытый и весьма сомнительный, а вот то, что она душевнобольная — известно. Поэтому вначале ее карьеры делались попытки вызывать к ней на консультацию психиатров, переводить ее в соответствующее отделение, давать психотропные. Но Мирьям решила эту проблему просто — с психиатрами разговаривать отказывалась, таблетки выкидывала в унитаз, а при робких попытках перевести ее в психиатрию закатывала такой дивный приступ одышки, что от нее тут же отставали.
По гуманным израильским законам, невозможно принудить психобольного получать лечение, если он не опасен для себя или для окружающих. Так вот — Мирьям не опасна, поэтому имеет полное право от психиатрического лечения отказаться. А то, что она при этом сводит с ума всю больницу и скорую помощь — это уже закон не волнует. А уж о толстой пачке неоплаченных счетов за услуги Скорой Помощи и говорить нечего — она их подсовывает под ножки мебели, чтобы не шаталась — платить то ей все равно нечем.
