А работа шла своим чередом. Мы устроили несколько выставок в воинских частях, читали лекции. Была у нас и специфическая библиотечная оборонная тематика. По библиографии. Профессор Алпатов занялся изучением… вшей, что было в условиях войны чрезвычайно важно. Он обратился по старой памяти к Скородумову, и тот сейчас же собрал людей и очень скоро выдал тщательно составленную полную библиографию. Тут уж и спецотдел стал считаться с нами как с полезной частью университета.
Как ни странно, всего через три года эта тема попала под удар прессы. «Литературная газета» опубликовала краткую, но убийственно-ироническую статью о том, чем могут заниматься некоторые профессора — ха-ха! — вшами! Но тут, видимо, дало разъяснение само военное ведомство — и кампания против потенциального вейсманиста-морганиста захлебнулась.
Лето пролетело быстро — и вот уже первые заморозки, а отопления у нас нет. Неужели опять впадем в анабиоз? Но ведь работает в Москве ТЭЦ, и Ленинскую библиотеку недавно к ней подключили.
— А у вас здание не герметизировано. Топить улицу не будем, — сказал представитель этой организации, посетив наш дом.
Я решился на отчаянный шаг. Минуя нашего главного инженера и самого ректора, поехал к начальнику ТЭЦ.
— Отапливаете же вы Ленинку.
— Сравнили! Там два миллиона книг могут погибнуть!
— А у нас немногим меньше — миллион двести тысяч. И нас разбомбили. Нам тоже надо помочь!
Ответа не получил, но расставание было теплее, чем встреча. А через несколько дней на совещании у ректора меня вдруг поставили в пример полезной инициативы — как раз по этому случаю: ведь вот говорил человек по-хорошему, сумел убедить — и пересмотрели вопрос. Будем герметизировать здание библиотеки.
Если бы сказали, что передо мной отворят сейчас врата рая, я не был бы, кажется, обрадован больше.
Конечно, опять было холодно, никто не снимал пальто. Но вода не замерзала, книги не покрывались инеем, действовали уборные — словом, можно было работать!
С работой пришли и рабочие конфликты, на первых порах приятные, поскольку означали переход от анабиоза к хотя бы отчасти нормальной жизни. Несколько комнат в нашем здании занимало Общество испытателей природы[1] — одна из старейших русских научных организаций. Там была совсем иная обстановка — небольшая, но очень ценная библиотека со шкафами до потолка в два яруса и резным на колоннах балкончиком-галерейкой, огибавшим всю комнату на середине ее высоты, чтобы можно было доставать книги из верхних шкафов, как делали в XVIII — начале XIX века. Зал заседаний с большим столом, окруженным старинными креслами. Портреты великих естествоиспытателей. Словом, кусок славного прошлого русской науки. Так вот, на «их» территории был и темный закуток метров 15. Павчинская, хранитель традиций и притом человек жесткий, сказала, что до войны он принадлежал нам и там хранились самые ценные книги — инкунабулы. А теперь вот «они» его захватили. Ну как я мог не вступиться за клочок кровной площади! Общество искало защиты у ректора Орлова.
— Это же наше, университетское общество, — сказал мне Борис Павлович, — и все мы, вы тоже, заинтересованы, чтобы оно чувствовало себя здесь дома. Не требуйте вы этой комнатушки. Не так уж она вам и нужна, особенно пока инкунабулы эвакуированы.
Я совершил (в глазах старших коллег) предательство. Отступился. И впервые испытал сладость примирения. Ко мне подошел тогдашний ученый секретарь Общества Сергей Юльевич Липшиц. Он был несколько старше меня. Волосы ежиком, острый профиль. Растроган до слез. И принес целую кипу изданий Общества, на которых сделал проникновенные надписи. С тех пор мы хорошо относимся друг к другу (он давно уже не секретарь, а я — не директор). Сергей Юльевич пережил крушение дела всей своей жизни — составленный им библиографический словарь русских ботаников прекращен изданием на пятом томе[2], потому что автор — не русский. Мы встречались изредка в Ленинграде, где он работал до самой смерти.
А Общество через шесть лет стало оплотом антилысенковской оппозиции, едва не было из-за этого закрыто, но каким-то чудом именно в его изданиях были напечатаны в шестидесятых годах первые статьи академика Сукачева, направленные против Лысенко[3]. Вряд ли это произошло потому, что я некогда уступил им тот закуток. Но приятно вспомнить, что благодаря умнице Орлову отношения с Обществом сложились по-человечески.
Свободное копирование
