Воскресенье, 25 октября
Я всегда считал, что именно на этот день пришелся настоящий кризис в сражении. В половине третьего утра 10-й корпус доложил, что продвижение 10-й бронетанковой бригады по южному коридору на участке 30-го корпуса не такое быстрое, как хотелось бы, из-за минных полей и других сложностей. Командир дивизии доложил, что не доволен развитием ситуации и что, даже если ему и удастся прорваться, то его танки окажутся в очень неудобной позиции у отрогов Митерийского хребта. Его дивизия не обучена и не готова к выполнению столь сложного задания; он хотел остаться на тех позициях, которые занимал в этот момент. Ламсден склонялся к тому, чтобы согласиться с ним. В северном коридоре 1-я бронетанковая дивизия прорвалась через оборонительные рубежи и теперь подвергалась яростным атакам танков противника. Происходило именно то, что доктор прописал, поскольку пока именно я и был тем самым доктором. Де Гинган справедливо рассудил, что мне необходимо встретиться с командирами двух корпусов, с частями которых произошла заминка, и взять ситуацию под контроль. Он назначил совещание на половину четвертого утра на моем командном пункте, а потом разбудил меня и доложил о принятом решении. Я его одобрил. Лиз и Ламсден прибыли вовремя, и я попросил каждого объяснить ситуацию. Атмосферу этого совещания де Гинган очень красочно описал в своей книге «Операция «Победа».
Я узнал, что в 10-й бронетанковой дивизии одна из танковых бригад уже миновала оборонительные рубежи, и существовала надежда, что к рассвету это сделают и другие бригады. Однако командир дивизии хотел вернуться за минные поля и отказаться от добытого преимущества, объясняя это тем, что при дальнейшем продвижении вперед его дивизия может оказаться в невыгодном положении и понести тяжелые потери. Ламсден с ним согласился, спросил, не мог бы я лично поговорить с командиром дивизии по телефону. Я это сделал немедленно и, к своему ужасу, выяснил, что он находится в 16 000 ярдах (примерно в 10 милях) позади передовой танковой бригады. Безапелляционным тоном я приказал ему незамедлительно отправляться в гущу событий и самому возглавить атаку; он должен вести свою дивизию в бой, находясь впереди, а не сзади[1].
Я сказал командирам обоих корпусов, что мои приказы остаются неизменными; не должно быть никаких отклонений и от моего плана. Я попросил Ламсдена задержаться после того, как отпустил остальных, и откровенно поговорил с ним. Сказал, что бронетанковые дивизии обязательно должны прорваться через минные поля, чтобы получить свободу маневра, и промедление и недостаток решительности в настоящий момент могут оказаться роковыми. Если он сам или командир 10-й бронетанковой дивизии этого не понимают, то я назначу других, которые поймут.
К. восьми утра вся моя бронетехника вышла на оперативный простор, и мы заняли позиции, которые я рассчитывал занять к восьми утра, но сутками раньше.
В полдень я провел еще одно совещание с командирами корпусов в штабе 2-й новозеландской дивизии. Уже стало ясно, что дальнейшее продвижение на юго-восток новозеландской дивизии чревато большими потерями, и я решил немедленно его остановить. Вместо этого я приказал, чтобы операции по «перемалыванию» перенесли на участок фронта, контролируемый 9-й австралийской дивизией, продвигающейся на север, к побережью. Новым направлением удара, развернутым на 180 градусов, я надеялся застичь противника врасплох.
Свободное копирование
