Мои воспоминания - 68

 В 1830 г. было написано много эпиграмм на Булгарина разными стихотворцами; большей частью их приписывают Пушкину. Следующая эпиграмма, ходившая в рукописи и приписывавшаяся ему, принадлежит без всякого сомнения князю Вяземскому:

 Фиглярин, вот поляк примерный,

 В нем истинных сарматов кровь,

 Смотрите, как в груди сей верной

 Хитра к отечеству любовь.

 То мало, что из злобы к русским,

 Хоть от природы трусоват,

 Бродил он за орлом французским,

 И в битвах жизни был не рад.

 Патриотический предатель,

 Расстрига, самозванец сей,

 Уже не воин, уж писатель,

 Уж русский к сраму наших дней.

 Двойной присягой играя,

 Поляк в двойную цель попал,

 Он Польшу спас от негодяя,

 А русских братством запятнал{[1]}.

 Для объяснения этой эпиграммы скажу, что данное в эпиграмме Булгарину название "расстриги, самозванца" намекает на роман Булгарина "Дмитрий Самозванец". В 1829 г. начали выходить "Сочинения Булгарина" в переводе на немецкий язык, встреченные немецкими литераторами по их достоинству. Издатели "Северной пчелы" и "Сына Отечества" старались всеми способами скрыть суждения немцев об этих сочинениях, но они появлялись в переводе на страницах "Литературной газеты" с упреком издателям вышеозначенных журналов за их неполный перевод немецких суждений. Так, в конце апреля в "Литературной газете" помещен перевод из "Галяевской литературной газеты" суждения о сочинениях Булгарина. Выписываем из него только несколько строк:

 Известие автора о самом себе вовсе не занимательно, по крайней мере для иностранных читателей, кроме того, что обнаруживает благодарность автора к образователям его ума. Мы узнаем только, что автор воспитывался в первом кадетском корпусе в Петербурге; после вступил в военную службу, участвовал в походе 1806--1807 гг. против Наполеона, быв тогда уланским корнетом, и в финляндском походе 1809 г. под начальством Барклая де Толли{[2]}; далее по необыкновенному случаю (неизвестно по какому) -- принужден был оставить воен ную службу (неизвестно в каком положении) и приняться за перо; при чем известный литератор г. Греч помогал ему в русском языке, от которого он отвык, учась (?) иностранным языкам во время своего продолжительного пребывания за границей, и наконец соединил с журналом Греча свой прежний "Северный архив"ин.

 Впоследствии Булгарин сам писал и печатал, что он перешел после 1809 г. во французскую военную службу, конечно, без разрешения русского правительства и получил орден почетного легиона.

 Вот еще эпиграмма, приписываемая также Пушкину и напечатанная в "Литературной газете", а принадлежащая, кажется, Сомову:

 Весь свет уверить хочешь,

 Что с Чацким был ты всех дружней,

 Ах ты бесстыдник, ах злодей,

 Ты и живых бранишь людей,

 Да и покойников порочишь{[3]}.

 Бо льшую часть эпиграмм я пишу на память, а потому, может быть, в них есть и неверности. Хотя я помню еще много эпиграмм на Булгарина, написанных в это время, но не буду приводить их здесь; oграничусь только строфами из "Сумасшедшего дома" Воейкова, в это же время написанными на Греча и на Булгарина.

 Книгопродавец Смирдин, переводя свой магазин в новое помещение, пригласил к обеду на новоселье до 120 человек. Между ними были Крылов, Жуковский, Плетнев, Сомов, Воейков, Греч, Булгарин. Дельвига в это время уже не было в живых. В конце обеда, когда порядком выпили, некоторые из гостей потребовали, чтобы Воейков прочитал строфы, написанные им в последнее время в дополнение к весьма знаменитому тогда его стихотворению: "Сумасшедший дом"; {в нем он осмеивал многих из тогдашних литераторов, которых он посещал в разных камерах осмат риваемого им сумасшедшего дома}. Воейков, сидевший против Греча и Булгарина, долго отказывался, но наконец согласился и прочел следующее:

 Тут кто? Греч, нахал в натуре,

 Из чужих лохмотьев сшит,

 Он цыган в литературе,

 А в торговле книжный жид.

 Вспоминая о прошедшем,

 Все дивлюся я тому,

 Да зачем он в сумасшедшем,

 Не в смирительном дому?{[4]}

 Тут кто? Гречева собака

 Увязалась как-то с ним,

 То Булгарин забияка,

 С рылом мосичьим своим{[5]}.

 Но на чем же он помешан?

 Совесть ум убила в нем;

 Все боится быть повешен

 Или высечен кнутом{[6]}.

 На этом Воейков остановился; когда говорили ему, что есть еще несколько стихов о Булгарине, он уверял противное, но наконец согласился исполнить общее требование и прочел следующие стихи:

 Сабля в петле, а французский

 Крест зачем же он забыл?

 Ведь его он кровью русской

 И предательством купил{[7]}.

 Как нарочно в этот день Булгарин в петлице фрака имел Анненскую саблю, а французского креста на нем не было.

 Последние стихи, прочтенные Воейковым, были про Полевого:

 Он благороден, как Булгарин,

 Он бескорыстен так, как Греч{[8]}.

 Эта сцена разнеслась по городу и дошла до Императора, который был ею недоволен, что, как говорили, и выразил Жуковскому.