Несколько позже приехал в Петербург Сергей Александрович Соболевский{}, уже известный тогда своими едкими эпиграммами и острыми словами. Он был незаконнорожденный сын Александра Николаевича Соймонова{}; в 1827 г. он ехал путешествовать за границу. Сколько мне помнится, он тогда не был еще так близок с Пушкиным и другими современными поэтами, но был очень нахален и потому, так сказать, навязывался на дружбу известных тогда людей. Нахальство его не понравилось жене Дельвига, и потому, дабы избегнуть частых его посещений, она его не принимала в отсутствии мужа. Но это не помогло; он входил в кабинет Дельвига, ложился на диван, который служил мне кроватью, и читал до обеда, а когда Дельвиг возвращался домой, то он входил вместе с ним и оставался обедать.
Читая лежа на диване, Соболевский часто засыпал; раз он заснул, читая песни Беранжера; книга выпала из его рук и была объедена большою собакою Дельвига. По этому случаю за обедом была сочинена песня с припевом:
Собака съела Беранжера,
А Беранжер собаку съел;
т. е. Беранжер большой мастер писать песни; он на этом, как выражаются в простонародье, собаку съел.
Соболевский меня называл Барончиком и продолжал так меня называть даже и в то время, когда мне было 55 лет от роду. Он сумел разбогатеть и, покончив свои дела, переехал жить в Москву с значительным капиталом; в то время как я служил в Москве с 1852 по 1861 г., он начал было ездить ко мне, но тон его не понравился жене моей, и мы впоследствии видались только в Английском клубе.
В 1827 г., не помню по какому случаю, был у Дельвигов ужин, тогда как обыкновенно у них не ужинали; за ужином был Соболевский, который шутками своими оживлял все общество; он меня в этот день поил много, и я в первый раз от роду был немного пьян. За ужином была Анна Петровна Керн{}, которая сама напечатала воспоминания об ее знакомстве с Пушкиным, написавшим к ней в 1825 г. стихотворение, начинающееся стихами:
Я помню чудное мгновенье;
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты{}.
А. П. Керн, дочь Петра Макарьевича Полторацкого{}, была отдана 15-ти лет от роду замуж за старого генерал-лейтенанта Керна, человека не очень умного. Она с ним жила недолго, имела от него дочь, которая в 1827 г. была уже в Смольном монастыре. Разойдясь с мужем, А. П. Керн жила несколько времени у Прасковьи Александровны Осиповой{}, по первому мужу Вульф, в с. Тригорском, по соседству с с. Михайловским, в котором Пушкин проводил время своего изгнания.
Во время пребывания своего в Петербурге старуха П. А. Осипова с своими дочерьми посещала Дельвигов, шутя сознавалась, что влюблена в Дельвига, и меня очень любила, так что в шутку уверяла, что она изменила Дельвигу и меня полюбила так же страстно. Дельвиг уверял, что ему счастье только на старух и что мне предстоит, вероятно, такая же участь.
Пушкин написал несколько посланий к П. А. Осиповой и к ее дочерям. Вот первая строфа послания к первой, написанного в 1825 г.:
Быть может, уж недолго мне
В изгнанье мирном оставаться,
Вздыхать о мирной стороне
И сельской музе в тишине
Душой беспечной предаваться{}.
Вот начало послания к одной из дочерей П. А. Осиповой, написанного в 1828 г.:
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса,
И я вспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза{}.
В 1827 г. А. П. Керн была уже менее хороша собою, и Соболевский, говоря за упомянутым ужином, что на Керн трудно приискать рифму, ничего не мог придумать лучшего, как сказать{}:
У мадам Керны
Ноги скверныин.
Жена Дельвига, несмотря на значительный ум, легко увлекалась, и одним из этих увлечений была ее дружба с А. П. Керн, которая наняла небольшую квартиру в одном доме с Дельвигами и целые дни проводила у них, а в 1829 г. переехала к ним и на нанятую ими дачу. Мне почему-то казалось, что она с непонятной целью хочет поссорить Дельвига с его женой, и потому я не был к ней расположен; она замечала это и меня недолюбливала. Между тем она свела интригу с братом моим Александром {и сделалась беременною. Вскоре они за что-то поссорились. В 1829 г., когда А. П. Керн была уже в ссоре с братом Александром, она вдруг переменилась ко мне, часто зазывала в свою комнату, которую занимала на даче, нанятой Дельвигом, ласкала меня, заставляла днем отдыхать на ее постели. Я, ничего не зная о ее связи с братом Александром, принимал эти ласки на свой счет, что}, конечно, нравилось мне, тогда 16-летнему юноше, но эти ласки имели целью через меня примириться с братом, что однако же не удалось. Возбужденные во мне ее ласками надежды также не имели последствий. С дачи А. П. Керн переехала на квартиру, ею нанятую далеко от Дельвигов, и они более не виделись. {Дошел ли до жены Дельвига слух о ее связи с братом или по другой причине они разошлись, я не мог узнать.} Я продолжал у нее бывать, но очень редко; впрочем, произведенный в 1830 г. в прапорщики, был у нее у первой в офицерском мундире.
Впоследствии я у нее бывал в 1831 и 1832 гг., когда она была в связи с Флоранскимн, о котором говорили, что он незаконнорожденный сын Баратынского, одного из дядей поэта.
В ее старости я ее встречал в 60-х гг. в Петербурге у Николая Николаевича Тютчева{} и в последний раз в декабре 1868 г. в Киеве, где она жила со вторым мужем, уволенным от службы учителем гимназии, Виноградским{}, в большой бедности. Теперь (1872 г.) они живут в Лубнах.
Свободное копирование
