С каким придыханием любят сейчас вспоминать 60-е, а называющие себя шестидесятниками без ложной скромности кричат под аплодисменты толпы: мы дескать «легендарные» («…мы и… и легендарные». — Евтушенко). Если, оглядываясь на те годы, будут и впрямь называть кого-то легендарными, то тех, прошедших не первый, а все круги ада и чудом уцелевших, чтобы явить миру такие свидетельства пережитого теми, кто выжил, и теми, кто исчез с биркой на ноге, сваленными не всегда в яму, а просто в штабеля; свидетельства, от которых содрогались и вечно будут содрогаться сердца услышавших или прочитавших их. Сегодня помнят и знают все это и без моих ахов. «Моя же грудь тесна для этого дыханья, для этих слов узка моя гортань» (Волошин).
«Легендарные» в это время строчили бойкие, но такие в сущности пустые стишки и повести. Маститые же переводчики, дабы не отстать от времени, чуть ли не с корками высасывали аксеновские «Апельсины из Марокко», пополняя современным жаргоном свой словарный запас. А сам автор «Апельсинов» укатил за свободой за океан и напечатал там роман, на каждой странице которого одно совокупление сменяет другое, смакуя все ароматы и даже размеры, сопутствующие этим занятиям (сейчас этим никого не удивишь и не смутишь).
Так вот, оказывается, для чего не хватало свободы (о сладкой жизни я не говорю, — она ведь была главной приманкой). Теперь все они себя величают не только легендарными, но аж патриархами. Представители старого поколения патриархов соцреализма и литературных громил, всю жизнь писавших бесконечные продолжения «одиноких белеющих парусов» и «за власть Советов», вдруг стали признаваться, что любили Бунина, дружили с ним. знали стихи Мандельштама и даже оказались способны создавать образы вроде «лан- дышево позванивая», чего у автора «За власть Советов» и предположить было нельзя. А уж в «Алмазном венце», которым зачитывалась многие, писатель осмелел настолько, чтобы показывать фигу в кармане, повторяя, как рефрен, ни к селу ни к городу: «Белой акации гроздья душистые» — любимый романс белогвардейцев… И все еще долго продолжали выписывать «Новый мир».