В лагере, как и в школе, у каждого своя кличка: у кого обидная, у кого оскорбительная, а у кого-то и ничего, приличная. У меня кличка была вполне приемлемая – Мамочка. Получила я ее уже в Китое.
Но сначала был мой первый этап – длинный и мучительный. Судили меня в Закарпатье, в Ужгороде. И оттуда везли потом через всю страну на восток. Вагоны для перевозни скота были забиты зеками сверх всякой меры. В вагонах духота и вонища. Нет воды. Нет хлеба. Но зато есть конвой, бряцание оружием и собачий лай.
И все это движется, движется, движется. Ужасно! Чувствуешь себя маленькой козявкой, – не человеком, нет! – а маленькой козявкой, от которой ничего не зависит в собственной судьбе. Сначала Львов – там мы простояли две недели. Потом Москва первопрестольная, знаменитая Бутырка – опять две недели. Потом Свердловск. Потом Омск.
В Омске был случай. Этап наш был большой: и мужчины и женщины. Помню, высадили нас с поезда и повели к тюрьме. Открыли ворота тюрьмы и только собрались нас впускать, как вдруг начался страшный переполох. Ворота быстро закрыли, а нас охранники сбили в кучу.
Говорили, что нашу колонну зеков какие-то иностранные корреспонденты фотографировали, а конвой пытался им помешать. Но те, видимо, хорошо подготовились и сфотографировали все, что хотели. Потом быстро сели в машины – их было человека три или четыре – и умотали.
В это время ворота тюрьмы вновь открылись, и оттуда выскочило несколько охранников с собаками и открыли стрельбу. Но не по машинам корреспондентов. Оказалось, что несколько наиболее шустрых зеков, воспользовавшись суматохой, совершили побег. Стрельба, лай собак, крики, в общем, переполох был хороший.
Следующим большим пунктом на нашем пути был Новосибирск. Там ничего необычного не произошло.
И, наконец, Иркутск. Но до самого Иркутска мы не доехали – нас высадили на станции Китой и погнали от станции прямо вглубь тайги, где километрах в пяти был женский лагерь. А недалеко от дороги был мужской лагерь. Народу в тайгу нагнали много – затевалась большая стройка.
Огромный участок девственной тайги был разбит на квадраты по четыре квадратных километра каждый, которые называли у нас кварталами. Так начинался город Ангарск. Строительство велось одновременно во всех 52-х кварталах. Строили Ангарск, во всяком случае, на первых порах, исключительно зеки. Зеками были и десятники, и бригадиры, и мастера.
Сначала нам предстояло вырубить вековую тайгу, расчищая место для будущих построек. Деревья стояли высокие, толстые. И норма была восемь кубометров древесины на человека, независимо мужчина ты или женщина. Мужчины, естественно, управлялись раньше нас и, бывало, что конвой уводил их в лагерь сразу после обеда. Мы же возились долго. Труд этот был явно не женским. Тем же, кто не выполнял норму, урезали паек. К ночи мы кое-как доползали до лагеря и многие из нас были уже в таком состоянии, что и есть не могли. Поэтому женщины слабели очень быстро.
Мне повезло, меня держали на лесоповале недолго. Как-то вечером вызвали к начальнику лагеря, и он передал мне четыре или пять книг проектов и смет на 52-й квартал. Я стала, как бы прорабом, меня зачислили в группу АТП и выдали спецовку – фуфайку и валенки. И уже на второй день я вела разбивку зданий на своем квартале будущего города Ангарска. У меня на объекте было запланировано шесть жилых зданий, техникум и хлебопекарня.
Под моим началом было шестнадцать бригад, причем бригады были строго разграничены по половому признаку: мужчины – кладчики и плотники, женщины – на приготовлении растворов и на подсобных работах. Нормы, как и на лесоповале, почти невыполнимые, особенно для женщин.
Но, колдуя с нарядами, мне удавалось выводить средний процент выполнения заданий таким, чтобы свою пайку получал каждый. Вот за это и устряпали эти разбойники мне такую кличку – Мамочка. Впрочем, я не обижалась, ведь я и на самом деле была матерью двоих сыновей, которые остались где-то далеко за пределами «моего» лагеря и о которых у меня постоянно болело сердце.
