Младенчество - 16

      16

      В четвертом классе я уже, как мне думалось, окончательно определился с выбором профессии: решил стать геологом. Книжек начитался. Но пуще книжек повлияла песня Александры Пахмутовой про то, как кто-то в знойные степи, а кто-то, наоборот, на разведку в тайгу. Секрет состоял в том, что без ущерба для содержания, можно было петь:

           Я уехала в знойные степи. Ты ушел на разведку в тайгу.

или:

           Ты уехала в … Я ушел на…

      И последующий текст допускал такие инверсии, так что половую принадлежность поющего можно было менять произвольно – даже по ходу песни. Хвала авторам текста, предвосхитившим и конструктор “Лего” и моду унисекс в одном флаконе. Звали их ГребЕнников (Не путать с БГ, который ГребенщикОв) и Добронравов. Маэстры!

      Тогда я так не иронизировал. Просто проняло. Очень сожалел, что так мало написано книжек про геологов, так мало песен.

      Потом, как естественное следствие, пошла минералогия. Толстый Ферсман с картинками заинтересовал меня больше, чем кого-то, может быть, интересовал в детстве не менее толстый Брэм, которого мне и по сию пору подержать в руках не довелось. Через минералогию появился интерес к химии. Вдобавок я уже вовсю занимался фотографией, которая, за вычетом собственно мастерства, представляет собой голую химию. Тогда представляла.

      Вот и влип. У старшего приятеля Жеки Овчинникова дома кроме взрывмашинок, трансформаторов и катушек с проводами были родительские учебники химии – от школьных до вузовских. У меня хватило ума читать их по порядку. Жека стремился потрогать все руками, а лучше развинтить и свинтить обратно. Я, как гадалка, ограничивал его порывы предсказанием того, что будет. Союз, в общем, теории и практики.

      На пару мы натырили в шахтной ламповОй (Это место, где заряжают огнетушители и аккумуляторы для шахтерских ламп - “коногонок”) каустика, соды и кислот в ампулах. Кислоты, к счастью, оказались разные: дымящая соляная, густая тяжелая серная, а также азотная, в которой лучинка быстро обугливалась. Рассортировали.

      Поскольку примечаний в сносках ни здесь, ни далее не предвидится, объясняю: глагол “тырить” у нас на шахте употреблялся в смысле “украсть”, а у Юза Алешковского – в смысле “припрятать”. Мы с Жекой и крали, и припрятывали.

      Серы можно было наскрести на живом, то есть горящем, терриконе в местах прорыва газов. Страшно, правда: если провалишься, враз останешься без ног. Впрочем, сера за малые копейки продавалась в аптеке (серный цвет) как средство от чесотки. И нашатырный спирт, и уголь в таблетках (карболен) продавался, и марганцовка, и пурген – кто бы знал, что это отличный индикатор, известный химикам под его правильным названием фенолфталеин. В продаже были еще фотохимикаты, кой-какие удобрения тоже годились. Самые лакомые штучки: металлические натрий и магний, бихромат аммония, лакмусовая бумага – были, каюсь, злодейски похищены из школы, куда регулярно поступали для несуществующего химкабинета. Там же и тем же предосудительным способом мы одолжились пробирками, колбами и прочей посудой.

      Н. С. Хрущев как раз провозгласил курс на химизацию народного хозяйства, так что мы действовали исключительно в духе времени. Возраст же толкал на всякую шкоду: поджоги, взрывы и прочие пиротехнические эффекты. Сыграли свою роль и недавние космические успехи, особенно полет Юрия Гагарина. Здорово помогал Димка Кирьяков (Дмитрий Иванович – как Менделеев). Хоть я больше не ездил в Карабут, мы с ним поддерживали переписку, в которой обменивались рисунками, рецептами и просто идеями. Вряд ли кому интересны все подробности этих мальчишеских занятий, но о своих ”космических” опытах я расскажу, а то, боюсь, не поверите, что я когда-то что-то делал своими руками.