3
Итак, батя оказался в Покрове, выправил документы, устроился на торфоразработки, а самое главное – встретил там односельчанку Марию, с которой не был, да и не мог быть знаком ранее, если принять во внимание ее молодость и его вынужденные одиссеи.
Об этом, самом начальном периоде их любви, я достоверно знаю только два эпизода. В середине 1948 года, в одну из самых коротких ночей был зачат я. Может, потому и получился не слишком удачным, что спешили родители. Но до того будущая моя мама сшила будущему моему папе трусы. Первые в его жизни. А до 30 лет он трусов не носил и не знал, что это такое. Из зажиточной крестьянской семьи произошел, его родители по чужим хатам не мыкались.
Останови меня, Господи, не дай растеять очевидно бесполезную и неуместную полемику по поводу сегодняшней соплячни, той невесть на каком навозе взросшей тусовки, где, конечно, не каждый может позволить себе Таиланд и Цейлон, а потому смиренно довольствуется Кипром или даже (Тьфу!) Антальей. Негоже пожилому уже человеку, чей отец до 30 лет почти не жил на воле и даже не имел трусов, тявкать на поколение пепси. Я лучше продолжу рассказ.
Август 1918 года, самая страда. Вся семья в поле на жатве. Чует бабка моя Акулина Прокопьевна, что пора пришла, что уж не погодить, что третий ее ребенок просится на волю. Надо бы подводу, но отец ради такого пустяка подводы не дал, и пришлось ей с дальнего поля пешком топать к селу, благо весь путь под гору. Но не успела, не дотопала. Рожать пришлось в овраге близ околицы, потому что выбраться из оврага сил уже не было, да и времени тоже.
Сколько раз я, почти взрослый уже, лазил в этот овраг за ежевикой и малиной, а однажды, отправившись ночью рыбачить на колхозный карповый пруд, вообще свалился по склону на самое дно. Склон увит колючими плетьми ежевики, дно – глухая крапива, стоящая стеной выше роста в илистом русле пересыхающего летом ручья. В таком вот роддоме явился на свет ваш дед Дмитрий Фомич Коржов, отпрыск зажиточной, а по мнению народной власти, даже кулацкой семьи. Бабка сама, как волчица, перегрызла пуповину, завернула приплод в снятую с себя сорочку и доползла кое-как до хаты своей матери. Благо, на той же околице.
Ничего необычного, по тем временам, не произошло. Такие дела.
А почему Дмитрий? Да потому, что крестили его этим именем, и вся родня всегда звала его так. Но при освобождении из лагеря в справке, единственном документе бывшего зека, писари по недоразумению записали его Митрофаном. Может, это его и спасло после той страшной расправы над целым лагерем? Искали, должно быть, Дмитрия Коржова, да так и не доперли, что сами же укрыли опасного свидетеля под другим именем.
Как бы то ни было, я исправил историческую несправедливость и нарек, как полагается, своего первенца Дмитрием. Однако дома он был для нас Митей, Митенькой – так называла моего покойного отца моя покойная мать, Дмитрием его никогда не знавшая, так же называла нашего сына покойная моя жена Светлана Первая.
Довольно долго я не мог понять, почему мой отец украинец, а мама русская. Не уверен, что телевизионные знатоки смогли бы на этот вопрос правильно ответить. А ответ прост: в 1918 году правый берег Дона в тех местах относился к петлюровской Украине, а в 1925 это уже была Россия.
Древние китайцы (Поистине безгранична восточная доброжелательность!) от всей души желали своим недругам пожить в интересные времена. Папе-маме досталась именно такая судьба. Впрочем, четверым их детям – тоже.
Наверное, правы китайцы. Но я не хотел бы жить в неинтересное время.
И все же, по возможности, по порядку.
Свободное копирование
