ххх
Красить рот в жестяных поцелуях,-
Только мне, как псаломщику петь
Над родимой страной аллилуйя...
Как страшно надругались мы над своей страной. Как страшно хоронить свою страну и себя вместе с ней....
Оттого-то в сентябрьскую склень,
На сухой и холодный суглинок,
Головой разможжась об плетень
Облилась кровью ягод рябина...
Рябина не вынесла того, что порой выносит человек, разбила свою красно-огненную головушку. А человек все выносит, ко всему привыкает.... Не подлец ли он...Почаще бы нам вспоминать:
Заросший пруд и хриплый звон ольхи
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи,
Которым я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть,
За каждый крик ваш, брошенный в меня....
Какая вера, какая надежда на тех, кто дал нам жизнь на этой земле... Какая уверенность в том, что родители никогда не предадут, даже когда предадут все остальные. Бог дал отца и мать, - и они грудью встанут на защиту сына или дочери. Вера в родителей сливается с верой в Родину:
Я люблю родину,
Я очень люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь,
Приятны мне свиней испачканный морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.
До боли, до звенящей боли мы должны ее любить, молиться о тяжкоболящей России.... и она нам ответит своей любовью. Она долго и тяжело была больна, да и сейчас никак не поднимется со своего одра болезни.....
"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать....
А мне уж девяность....
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться,-
Он говорит, а сам все морщит лоб.-
Да!.. Время!...
Ты не коммунист?"-
"Нет!"-
"А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и Богу негде помолиться.
Уж я хожу крадкой нынче в лес,
Молюсь осинам...
Может пригодиться....
Пойдем домой-
Ты все увидишь сам"
И мы идем , топча межой кукольни
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню
А как мы смотрели на колокольни многие, многие годы, какие чувства испытывали, спросите каждый сам себя....
Мы все по разному
Судьбой своей оплаканы.
Кто крепость знал,
Кому Сибирь знакома,
Знать потому теперь
Попы и дьяконы
О здравьи молятся
Всех членов совнаркома.
Моя мама, слушая эти строчки, говорила: “Как же хорошо Есенин все подметил, как все хорошо понимал”. Мама много ездила по монастырям, и помню, однажды рассказывала: “Сынок, была я в женском монастыре в Киеве, там власти не поминают. Разговорилась я там с одной монашкой, она мне говорит: “За безбожные власти, которые закрывают храмы и гонят верующих, молиться грех, и на это у нас есть благословение настоятельницы.” Мама упоминала и другие монастыри, где твердо стояли в вере и не поминали своих гонителей. Да и в московских храмах верующие в те годы напрошение о властех не крестились, считая это грехом. Рассказывают, что в двадцатые годы некоторые священнослужители это прошение произносили следующим образом: “ ... еще молимся о богохранимой стране нашей и областех ея”. На слух очень трудно было различить эту игру слов, и трудно было придраться, чтобы подвести под какую-нибудь статью и наказать священнослужителя. А Есенин в то время, наверное, заходил в храмы, где действительно молились о властех. Таких было большинство.
Путь Есенина очень сложный, противоречивый. Он признавался: “как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок”, но несмотря на это, он сохранил и сберег где-то в тайниках своей души самое главное.
Изба крестьянская
Хомутный запах дегтя,
Божница старая,
Лампады кроткий след.
Как хорошо,
Что я сберег те
Все ощущенья детских лет.
Это написано в 1925 году. А в 1923 году написал:
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, -
Чтоб за все за грехи мои тяжкие
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.
Свободное копирование
