Глава седьмая
Пикассо вьетнамьен
Сентябрь 1980 года. Город Хошимин (Сайгон).
Улица Катина, которая уже давно и не Катина. Что-то в ее новом названии "Донг Кхой" связано с вьетнамскими социалистическими реалиями, которые превратили Сайгон в город Хошимин. Но для меня она так и осталась - "рю Катина", какой ее описал Грэм Грин в "Тихом американце".
Старикан-антиквар с улицы Катина - симпатичный сайгонский пижон с налётом Сорбонского величия. В его маленькой галерее несколько привлекших мое внимание картин, написанных талантливо и страстно. Замечает мой интерес.
- Месье, это настоящий вьетнамский Пикассо!
Пикассо тут и не пахнет, картины написаны маслом скорее с ван-гоговской яростью. Мазки рельефные, словно художник лепил хризантемы на небольшом холсте. Но не спорить же с этим симпатичным галерейщиком.
После бойких торгов, отдаю старику 50 долларов, я уношу двух "пикассо-вьетнамьен", оставляя донельзя довольного собою антиквара. Возможно этих «пикассо» он уступил бы и долларов за 20.
Племянник моего симпатяги-антиквара прикатил на своем видавшем виды скутере, и привез нечто громадное, обернутое в жалкие сайгонские газеты социалистического содержания, и перевязанное бечевками из тростниковых нитей. Кучу вьетнамских донгов взамен двух наших новеньких стодолларовых американских купюр. Такое обилие местных денег мелкими банкнотами по 10 и крупными по 50 донгов обескуражило. Хотя ровно десять лет спустя, в обмен на такие же бумажки с портретом обрюзгшего Франклина можно было получить куда больше наших «одеревяневших» рубчиков. Кто бы тогда знал? Такое и в страшном сне не приснилось бы.
- Месье, не стоит пересчитывать, - сказал мой поклонник Пикассо.- Мы честны как Виктор Гюго.
Я молча набивал пачками десятидонговых и прочих купюр свою спортивную сумку. Еще никогда в своей жизни мы не держали столько денег. Но новыми Али-Бабами мы с Павликом осознать себя не могли.
Свободное копирование
